А куда направить шаги? Когда дома больше нет маниока, следует искать его у соседей. Каждая неудача прибавляет ума. Он найдет другое племя и приготовит его к мфекане — а еще лучше сам начнет мфекане, чтобы другие не опередили его и не застали врасплох.
Мбенгу отличался от подавляющего большинства африканцев, для которых будущее вообще отсутствовало. Но и он особо не думал о грядущем, не торопил жизнь, наслаждался настоящим. И верил в себя. Ящерица, свалившись с высокого дерева ироко и ухитрившись не сломать себе кости, сказала: если даже никто другой не восхищается моим подвигом, я восхищена им сама.
Отчаянного путешествия — сотни километров через саванны, джунгли, и горы в одиночку — не перенес бы менее здоровый и неприхотливый человек. А Могучий Слон процветал, питаясь мясом убитых животных, травами, кореньями и плодами. Не брезговал и саранчой, жуками, слизняками, если вдруг долго не везло на охоте. Селений избегал. Реки, удостоверившись, что поблизости не подстерегает крокодил или водяная змея, переходил вброд, переплывал, привязав скарб к надутому кожаному мешку.
Когда ему наскучило одиночество и истомило воздержание, он похитил первую попавшуюся молодую женщину из попутного крааля. Вскинул на плечо и утащил, как леопард козу. Отбежав на безопасное расстояние, насытил плоть, взяв пленницу силой. Заставил идти с собой. Первое время связывал на ночь, чтобы не убежала или не ударила спящего копьем. Потом спутница поняла, что не сумеет сама ни вернуться в родные места, ни выжить одна в дикой местности. Смирилась. Если тебя преследует слон, ты взберешься и на колючее дерево.
Мбенгу не обижал ее, досыта кормил, работой, сверх обычных женских трудов, не обременял, и пленница привыкла к нему, стала считать себя любимой и нужной. Но когда она забеременела и не могла продолжать путь. Могучий Слон оставил ее у встречного селения, а себе позже выкрал другую молодку. И поступил с ней точно так же.
Впрочем, женщины нужны были ему ненадолго — для утех. Он не скучал и наедине с собой.
Взгляд из XX века
Мбенгу делал немыслимое для любого нгуни — жил в одиночестве, вне общины, в отрыве от родины. И не только для нгуни — для любого члена племенного сообщества. Даже в просвещенной античной Греции остракизм, изгнание из полиса, приравнивался к смертной казни. Сократ, представший перед таким выбором, предпочел смерть.
До сих пор родные места для африканца — не просто какая-то территория, а мать, младшая по сравнению со всей землей. Она даже имеет свою физиологию и анатомию. Каждая гора, река, селение, поле — определенные части тела матери-родины, назначения и названия которых известны лишь вождям и жрецам. Тайну бережно хранят от врагов и вообще посторонних. С родной землей неразрывно связан и культ предков, пронизывающий быт, мораль и нравственность обитателей Африки. Незримой пуповиной прикреплен чернокожий к своей малой родине, и его самое страстное желание (как, кстати, у китайцев и других южноазиатских народов) — быть похороненным именно там, где родился.
Мбенгу не ведал родины, но в остальном оставался сыном своего времени и народа. Жизнь его, как и всех других африканцев, протекала на границе конфликта стихий. Не злых и добрых (это рационалистический европейский подход), а противоречивых, беспощадных, но нужных человеку. Мы не можем полностью понять его — не так воспитаны, не в то верим. Постараемся хоть чуть-чуть взглянуть на мир его глазами, ощутив при этом сердечный трепет: примерно так видели окружающее наши предки в ту эпоху, когда начали завоевывать себе звание гомо сапиенса.
* * *
Глупые зулу боятся изгнания из рода пуще смерти. Конечно, их доводы в пользу жизни в общине весьма весомы. Но и у одиночества есть свои преимущества, мало очевидные на первый взгляд. Не все на свете таково на самом деле, каким выглядит. Пантера прекрасна с виду, а мясо шимпанзе вкуснее ее отвратительного облика.
Когда ты один, можешь не опасаться, что кто-то наступит на твою тень.
Человек состоит из тела, тени и сердца. Тень только во сне покидает тело, а в миг смерти прощается с ним навсегда, переселяясь в другую рождающуюся плоть. Колдуны ловят тень жертвы, придавливая ее пятой к земле, запихивают в калебас и прячут сосуд в муравейник. Испорченная тень не меняется внешне, но хиреет — а с ней и тело.
Неизвестно, что лучше — жить вне племени, где тебе грозят лишь видимые опасности, или постоянно пребывать под угрозой такой напасти, как уязвленная тень.
Ноги Мбенгу привычно ступали по траве, колючкам, камням, по сухой поверхности саванны, по мягкой и сырой пружинящей почве тропического леса. Руки сжимали копья и ассегаи (щит он выбросил за ненадобностью). Спина гнулась под мешками с копченым мясом, водой и орехами кола. Уши и нюх искали советов у живых существ, с которыми у него было острое чувство общности. Их следы, помет, звуки подсказывали ему, где можно найти пищу и питье, как избежать гибели. Глаза обшаривали окрестности в поисках опасности, хороших и дурных примет, улавливали малейшую перемену в настроении природы и стихий. Вспорхнула птица в кустах — тайных знак. Нечаянно задетое растение — предвестье беды. Вырванный корень, если прочесть заклинание, превратится в чудодейственное лекарство. Стоит ему сейчас, не двигаясь с места, произнести имя Нделы, как он сойдется с вождем зулу в незримом поединке, уколет его прямо в мозг и сам получит магический удар от охраняющей Нделу инкатхи.
Впрочем, Могучий Слон не строил планов мести: был слишком занят мысленными беседами с духами. Мбенгу рассказывал им о своих победах, неудачах, замыслах, вожделениях. Иногда, чтобы услышать звук человеческого голоса, пел предкам песни о себе вслух.
Пращуры шептали слова одобрения или порицания, рисовали на белой поверхности его мозгов внутри черепа, как на стене в пещере, яркие картинки прошлого, до того взаправдашные, осязаемые, что Мбенгу и не понимал подчас, случилось ли это все давно или происходит ныне. Особенно зримо прошлое представало перед ним вечером, перед сном, когда исчезала очерченная светом граница между миром людей и царством кошмаров, когда таинственные силы подкрадывались к человеку вплотную и лишь огонь костра мешал тьме поглотить одинокого путника.
Духи плясали в пламени, прыгали искорками, перекликались друг с другом и с Мбенгу короткими фразами, которые непосвященный принял бы за простой треск сгорающих сучьев.
— Будущего нет, время идет назад, ибо только прошлое действительно существует и растет в тебе с каждым проходящим днем, — шептали они. — Вспоминай, Мбенгу, вспоминай…
