Лейтенант удивился этому признанию.
– Однако, – продолжал раненый, – я не могу умереть с сознанием, что вы считаете меня трусом и негодяем… У меня были слишком веские причины, чтобы бежать… слишком священные… А все же, – продолжал Гектор, – протягивая руку своему противнику, – вы не откажетесь исполнить просьбу умирающего?
– Говорите, я слушаю вас.
– Вы едете в Париж?
– Да.
– Прекрасно! Позвольте попросить вас сходить на улицу Гельдер, N 25, к полковнику Леону, бывшему офицеру, моему другу…
– Я пойду.
– Вы расскажете ему о нашей дуэли, о моей ране и скажете, что я прошу его объяснить вам мое поведение… И вы увидите тогда, что, несмотря на то, что я дезертировал, я не заслужил…
– Хорошо, – прервал его Октав, – я пойду.
– Вы даете мне слово?
– Да.
И молодой человек великодушно протянул руку капитану, который судорожно пожал ее.
– Дурак! – пробормотал он, когда де Верн ушел. – Он избавляет меня от необходимости писать полковнику и сам подписывает свой смертный приговор… Если я умру, то умру, по крайней мере, отмщенный, а ты недолго переживешь меня.
Злая улыбка искривила лицо капитана при этой мысли, и он спросил себя, кому из членов общества «Друзей шпаги» выпадет на долю это дело.
Октав де Верн уехал из Константины и Алжира. Высадившись в Марселе, он направился в Париж.
Три дня спустя бывший лейтенант, верный данному слову, явился на улицу Гельдер и подал свою карточку слуге полковника Леона. Полковник, одетый по-домашнему, с гаванской сигарой в зубах, сидел у камина после превосходного завтрака, когда слуга принес ему визитную карточку лейтенанта. У полковника закружилась голова, как у человека, у которого под ногами разверзлась пропасть.
«Бедняга де Верн, – размышлял десять минут назад полковник, – уже давно на том свете, и баронесса Мор-Дье, его тетушка, принуждена будет найти себе другого наследника».
В то время, как полковник предавался этим успокоительным размышлениям, ему вдруг подали карточку того самого человека, которого он считал умершим, и объявили, что он желает видеть полковника. «Следовательно, он не умер! В таком случае, значит, убит капитан Гектор Лемблен». Эта мысль сильно взволновала полковника. Страннее всего был визит де Верна, которого полковник не знал и даже никогда не видал. У полковника мелькнула мысль:
«Лемблен изменил нам! Он, должно быть, проговорился, умирая, и теперь де Верн пришел грозить мне карою правосудия».
Это подозрение привело в ужас главу общества «Друзей шпаги»; но, несмотря на сильное волнение, лицо его осталось совершенно спокойным.
– Попросите войти г-на де Верна, – сказал он, решившись пойти навстречу грозе.
Молодой лейтенант вошел и поклонился. Де Верн был одет в штатское платье, а его спокойное, улыбающееся лицо немедленно успокоило и полковника.
«Пустая тревога, – подумал он, – он ничего не знает».
– Сударь, – сказал Октав, садясь на предложенный полковником стул, – вы друг капитана Гектора Лемблена?
– Да, – ответил полковник, – вы желаете сообщить мне о нем?
– Увы! Сударь, грустные известия…
– Боже мой! Он умер? – перебил полковник.
– Нет, но он тяжело ранен. Полковник вздохнул с облегчением.
– Он ранен при осаде Константины?
– Нет, на дуэли.
– Он дрался… с…
– Со мною, – просто сказал Октав.
– С вами?
– Мы поссорились, и я имел несчастие тяжело ранить его прямо в грудь…
– Однако, – спросил полковник, тщетно старавшийся объяснить себе, к чему де Берн рассказывает ему все это, – есть хоть малейшая надежда спасти его?
– Я надеюсь, по крайней мере. Выйдя в отставку, я отправился навестить его, и он дал мне поручение к вам…
Эти слова были для полковника лучом света.
«Ну, – подумал он, – я напрасно заподозрил капитана; хотя он был неправ, дав почти убить себя, зато он послал ко мне этого молодого петушка. Теперь мне все ясно».
Полковник взглянул на Октава с намеренно подчеркнутым удивлением.
– В чем состоит ваше поручение?
– Капитан, – продолжал Октав, – сказал, что вы объясните мне, почему он дезертировал…
При этих словах полковник смутился и вообразил, что его хотят поймать в ловушку, но, увидев спокойное лицо молодого человека, он тотчас успокоился.
– Сударь, – прервал он Октава, – я носил мундир в течение тридцати лет и клянусь честью этого мундира, что капитан Лемблен должен был повиноваться самому священному долгу, нарушив свою присягу. Он должен был спасти существо, которое было для него дороже всего в мире, просить же отпуска в то время было невозможно. Эта тайна не принадлежит мне; вот все, что я могу сказать вам.
– Мне вполне достаточно вашего объяснения, – великодушно согласился де Берн. – Мне остается только пожалеть о моей дуэли с капитаном.
Лейтенант встал и простился, вполне удовлетворенный объяснением полковника.
Как только затих стук колес кабриолета де Верна, полковник схватил перо и написал шевалье д'Асти следующее письмо:
«Дорогой шевалье!
Дурак Гектор Лемблен, которому я поручил спровадить на тот свет де Верна, дал проколоть себя как цыпленка; он жив, но очень плох и долго не будет в состоянии быть нам полезным. Вот причина, почему я должен нарушить ваш медовый месяц и поручить вашему вниманию прекрасного лейтенанта, приехавшего в Париж и только что вышедшего от меня. Никто из нас не может драться с ним: ни я, ни Мор-Дье, ни Эммануэль, собирающийся жениться на баронессе. Только Гонтран да вы можете взять на себя это дело. Но, как вам известно, Гонтран с каждым днем становится все более и более трусом, притом он уже убил генерала и похитил ту, которая теперь стала вашей женою. После своего последнего приключения он упал духом настолько, что я не могу теперь обратиться к нему. Он ничего не сможет сделать. Спешите же, друг мой, оставьте замок и вашу молодую жену, выдумайте какой-нибудь предлог – покупку лошадей, что ли, или свадьбу одного из ваших друзей, словом, что хотите. Но помните, что я жду вас через двое суток по получении вами этого письма. Де Берн, кажется, превосходно владеет шпагой. Быть может, было бы лучше воспользоваться правом оружия и остановиться на пистолетах, так как вы стреляете превосходно.
Затем шлю вам тысячу пожеланий лучшего.
Ваш полковник Леон».
Сложив и запечатав это письмо, полковник сказал себе: – Бедняжка де Верн не много выиграет. Он принес мне форму, чтобы отлить ту пулю, которою шевалье пронзит его грудь. О, судьба!
Господин и госпожа де Верн, умирая, оставили своему приемному сыну, воображавшему, что он их законный сын, двадцать тысяч франков годового дохода. Эта сумма вместе с двенадцатью тысячами франков, которые он получал от госпожи Мор-Дье, давала возможность молодому офицеру вести роскошный образ жизни и пользоваться удовольствиями. Полтора года назад у него умерли отец и мать, а вслед за ними и барон Мор-Дье; получая теперь тридцать две тысячи ливров годового дохода, де Берн решил подать в отставку, как только, со взятием Константины, закончится кампания, в которой он принимал участие.
