Подоспел обоз под командой Александрова. Погрузили трофейное оружие, перевязали и усадили в телеги раненых. Для охраны пленных оставили двоих солдат. Тронулись обратной дорогой.
В лагере Алексей, отдав необходимые команды, захватив с собой несколько человек, поскакал «смотреть» немца-маркитанта.
Возле березового колка, клином вошедшего в брошенную пашню, увидели двуконную фуру. К задку ее привязана неоседланная, но — сразу видно — верховая лошадь. В сторонке стояла двуколка с железным кузовом и закопченной трубой — полевая пекарня.
Хозяин фуры — рыхлый немец в мундире без эполет и пуговиц, перехваченный по брюху офицерским шарфом, поспешно спустился с передка по приставной лесенке, дружелюбно улыбаясь и кланяясь, пошел навстречу.
— Бонжур, мсье, — умышленно сказал Алексей.
— Пусть господа не затрудняются — я говорю по-русски. Что вам угодно?
— Им угодно, — сказал Волох, — седла посмотреть. Показывай, — а сам спешился и — будто от нечего делать — подошел к лошади у задка, стал ее осматривать, словно прицениваясь.
— Седел у меня всего два осталось, — как бы извиняясь, поспешил хозяин. — Да и те простые, не для господ офицеров. Извольте взглянуть. — Он ловко раздернул брезент, поднялся внутрь, покопался, показал одно седло, отложил, поднял на руки другое.
Подошел Буслай, подержал седло, покачивая, будто взвесил:
— Тяжеловато. Да и не новое.
— Тяжеловато, не спорю. А что не ново, корнет, так это еще не беда. Старое бывает удобнее — обмятое, притертое.
Буслаев засмеялся:
— Смотря кем обмято.
Они говорили по-французски. Алексей исподволь наблюдал немца. И не ошибся: заметными оказались искорки в глазах на равнодушном, якобы не понимающем лице. Знал немец французский, знал. Да и немец ли? По-русски говорил правильно, но не совсем чисто, с чуть заметным акцентом.
— Что у тебя еще есть?
Товар был хороший: мука, крупа, соль-сахар, сало, даже каменно твердые пряники. Иголки с нитками, топоры, кремни для пистолетов и ружей.
— И не боязно с таким-то товаром по военным дорогам? — спросил Буслаев. — Француз ведь тебе платить не станет. И мерси не скажет.
— До француза, господин офицер, я не касаюсь. Держусь возле русского солдата.
— А почему не с армией? Зачем к нам пристал?
Немец добродушно и широко развел руки.
— Возле армии своих коммерсантов хватает.
Подошел Волох, шепнул Алексею в ухо:
— Уздечка на той лошади совсем не нашей работы. Смекай, Алексей Петрович.
Раздвинув тонкостволые березки, из лесочка вышел богатырь с глупым лицом, подтягивая штаны, валко подошел к фуре.
— Кто таков? — спросил Алексей немца.
— Сын. Убогой. Немтырь.
— Да еще и глухой?
— Беда, господин офицер. Не говорит и не слышит с мальства. Но понятливый.
Это Алексей заметил. Парень, по-всему, прекрасно понимал их разговор.
— Немой, — вставил свое слово Буслаев, — не очень большая беда. Не проговорится, глупого слова не скажет. Глухому хуже: не услышит «Стой! Кто идет?» и на штык напорется.
Немец угодливо рассмеялся. Алексей незаметно подмигнул Волоху и указал глазами на пистолет. Тот не стал спешить, но деловито спросил хозяина:
— А вино-то у тебя есть? Господам офицерам пить хочется.
— Простите со всем великодушием, — опять широко развел руки, выпятив живот, — кончилось вино. Могу предложить по стакану воды.
— Воды мы и дома напьемся. — И Волох, словно потеряв интерес к разговору, отошел, стал бесцельно шагать кругами, пиная носком сапога кротовые кучки.
Зайдя за спину богатыря, неожиданно выдернул пистолет и выстрелил в воздух. Немец вздрогнул и заморгал, а глухой немтырь подпрыгнул так, будто его шилом ткнули.
— Вяжите их! — приказал Алексей соскучившимся гусарам.
Немой богатырь взревел, нагнулся было схватить лежащий под ногами сук, но Волох ударил его коленом в лицо, рубанул кулаком по склонившейся шее.
— Господа, господа! — залепетал в голос немец. — Это недоразумение! Я имею разрешение от вашего командования! Мне обещали орден!
— Будет тебе орден, — зло бормотал Ефрем, стягивая ему руки. — Анна на шее. В самый раз придется: Наполевону своему на том свете похвалишься. — И он продолжал яростно обматывать кисти, а потом и все обильное тулово шпиона.
— Да куда мотаешь? — осерчал, не вытерпев, Волох. — Обрежь!
— Как же! Жалко: длинная веревка получше короткой. А ну как повесить не хватит.
Схваченных забросили в фуру. Волох, ранее других забравшись туда и по углам пошарив, вытащил на свет едва не двухведерный бочонок.
— А врал супостат, что вина не держит! За одно за это повесить надо.
Волох выбрался наружу, выдернул затычку и, запрокинув голову, поднял над ней бочонок. Фыркнул, зло сплюнул:
— Тьфу! Постно масло! И тут соврал шельмец!
Сорвал пучок сухой травы и стал оттирать залитый на груди мундир. Гусары хохотали: «На шаромыжку стал похож», а Ефрем забрал у него бочонок и аккуратно закупорил.
— Вот оно и славно. С таким маслицем уж как хороша каша!
— Казаку от каши мало пользы, — проворчал Волох. — Ловите коней, запрягайте.
— Алексей, — тихо сказал Буслаев, — кажется, нам сегодня большая удача выпала.
— Я тоже так думаю. Не зря он по лагерю бродил. Ну что ж, я полагаю, мы с ним добром договоримся.
— Это о чем? Что ты задумал?
— Не спрашивай, а то спугнешь.
— А я догадался! — засмеялся Буслаев своим хорошим смехом.
— Господин полковник, — доложил, входя в отцовскую палатку, Алексей, — поймали шпионов. Ввести?
— А зачем? — удивился князь. — Повесить их. Только где-нибудь подальше. Чтобы не смердили.
— От них большая польза может быть.
— От шпиона, Алеша, только одна польза — патроны на него не тратить, веревкой обходиться.
— Постой, батюшка. — Алексей присел рядом. — Сдается мне, что этот немец вовсе не случаем здесь.
Отец с недоверием поиграл бровями, привычно поправил непослушный ус.
— Что за притча, Алексей?
— А вот мы проверим. — И он зашептал в волосатое отцовское ухо.
Отец отстранился, покачал головой.
— Дело говоришь? — спросил, а не одобрил. — Давай-ка его сюда.
— Волох! — крикнул Алексей. — Веди немца. Да развяжи его, не убежит.
Волох ввел немца, подтолкнул в спину. Стал значительно сматывать веревку в кольцо через кисть к локтю.
— Обыщи его.
Немец сбросил на землю шапку, готовно еще шире распахнулся, стал выворачивать карманы. Кисет, кошель на медных кольцах, трубка, огниво, носовой платок в цветочках.
