– А с кем я имею честь говорить? – с сарказмом в голосе поинтересовался Геркулес.
– Ой, извините. Мои знакомые называют меня Драгутин Димитриевич, но вам я, возможно, известен под именем Апис.
Геркулес удивленно посмотрел на гостя, жестом пригласил его войти и, прежде чем закрыть дверь, выглянул в коридор и быстренько осмотрелся. В коридоре никого не было.
– Мне доложили, что вы приходили поговорить с беднягой Гаврилом.
– Да, мы к нему приходили.
– Как он себя чувствует? – спросил Димитриевич, стараясь, чтобы в его голосе звучала озабоченность.
– Ему изрядно досталось. Не знал, что ваша организация для покушений использует подростков. У вас что, нет взрослых мужчин?
Серб посмотрел на Геркулеса презрительным взглядом, но все же постарался сохранить дружелюбный тон.
– Таврило вызвался добровольно. У патриотов нет возраста.
– А сами вы отдаете приказы из безопасного места и хотите, чтобы во имя Сербии жертвовали собой другие люди, а не вы.
– Должен же кто-то отдавать приказы.
– Что вам нужно от меня? Вы ведь, я так полагаю, явились ко мне не с визитом вежливости.
– В связи с объявленным чрезвычайным положением мне следовало бы отбыть в Сербию еще несколько часов назад, однако я должен сначала поговорить с вами.
– Разве есть что-то настолько важное, что смогло заставить такого человека, как вы, не броситься спасать свою шкуру? – с презрением спросил Геркулес.
– Вам, я вижу, непонятен смысл нашей борьбы. Мы всего лишь хотим освободить эту землю от австрийской тирании.
– Чтобы заменить ее своей собственной тиранией?
Димитриевич, нахмурившись, сжал кулаки, однако он и на этот раз сумел сдержаться.
– Будет лучше, если мы перейдем к делу. Гаврило, наверное, рассказал вам о русских и о рукописи. Он – настоящий патриот, но я, тем не менее, уверен, что вам удалось выведать у него, куда направились наши русские друзья.
– Ну и что?
– Они прихватили с собой нечто такое, что принадлежит мне. Они обыскали мертвого эрцгерцога и забрали рукопись.
– Зачем вы мне все это говорите, Димитриевич?
– Большинство моих людей арестовано, да и сам я, возможно, не смогу уехать отсюда в ближайшие несколько недель – если, конечно, не хочу, чтобы и меня арестовали. Я сообщу вам, где находятся те русские, какие у них сейчас имена и фамилии, если вы пообещаете, что отдадите мне рукопись.
– Я не могу вам этого обещать. Эта рукопись вам не принадлежит.
– Германцы угнетают славян в течение нескольких веков. У нас есть право защитить себя и уничтожить этих проклятых арийцев.
– Единственное, что я могу вам пообещать, – я запрячу эту рукопись так далеко, что ни один ариец ее никогда не прочтет.
Димитриевич хмуро ходил взад-вперед по комнате.
– Хорошо, – наконец сказал он. – Возьмите вот это, – он передал Геркулесу листок бумаги. – Здесь написано, где могут находиться сейчас те двое русских, под какими именами и фамилиями, как они выглядят. А еще здесь написан адрес одной из наших квартир в Вене. Вы можете в этой квартире остановиться.
– Спасибо, – сказал Геркулес, принимая листок.
– Прошу дать мне ваше честное слово.
– Я вам его даю.
Серб протянул руку, и испанец крепко ее пожал.
– Между нашими народами гораздо больше сходства, чем может показаться со стороны, – проговорил Димитриевич.
– В самом деле?
– Мы – остатки мира, который борется за то, чтобы не исчезнуть. Великие державы пытаются играть с нами, как кошка с мышью, однако наша кровь более жизнеспособна, – пояснил Димитриевич.
– Ну вот и прекрасно.
Димитриевич вышел из номера, а Геркулес продолжал стоять с листком бумаги в руке. Ему раньше даже и в голову не могло прийти, что к нему обратится за помощью руководитель «Черной руки». Подойдя к окну и отодвинув штору, он осмотрел улицу, но из гостиницы так никто и не вышел. Тогда он продолжил сборы, терзаясь мыслью, а не приснилось ли ему все это. Ему не верилось, что несколько минут назад один из опаснейших в Европе людей заходил к нему, в его гостиничный номер. Террорист, схватить которого мечтали полицейские не одной страны и которого мало кто видел в лицо, попросил у него, Геркулеса, помощи. От этого на душе становилось тревожно. Он не горел желанием вступать в сговор с дьяволом, а ведь Димитриевич был никем иным, как дьяволом.
Москва, 28 июня 1914 года
Царь Николай Второй сидел на скамейке в саду у дворца. Лето в России всегда наступало поздно, и даже в июне под вечер на Москву частенько налетал холодный северный ветер. Здесь, в саду, было довольно тихо: шелест листвы, посвистывание проникавшего сквозь прутья высокой ограды ветра, негромкий шум города, – вот и все звуки. Царь никогда не бывал в полном одиночестве. Вот и сейчас четыре телохранителя медленно прохаживались на почтительном расстоянии, внимательно наблюдая за дорожками сада. Николай Второй закрыл глаза и стал вспоминать свои путешествия по Англии, Японии и Индии. Тогда будущее пребывание на престоле не казалось ему обременительным, ведь он чувствовал себя не столько будущим царем, сколько обычным человеком. Англия произвела на него очень хорошее впечатление. Англичане жили намного лучше, чем его будущие подданные: трудолюбивые, настойчивые и предприимчивые, они совсем не были похожи на русских. Ему очень хотелось изменить ситуацию в своей стране, однако Россия представляла собой огромного неповоротливого великана, который жил, как ему вздумается, и не хотел никого слушать. Более того, он, царь, в последние годы был вьшужден приостановить некоторые из затеянных им реформ, чтобы умерить аппетиты социалистов и прочих сторонников республиканского правления, пытавшихся использовать провозглашенные им свободы для борьбы против существующего режима. После двух десятков лет пребывания на престоле административная деятельность и официальные визиты стали для него почти невыносимыми. А еще он начал чувствовать, как отдаляется от него супруга Александра, которую он обычно называл Алике. Она была обеспокоена состоянием здоровья их сына Алексея, в последнее время резко ухудшившимся вследствие гемофилии. Александра проводила много времени со своим другом и знахарем Распутиным и не ступала буквально ни шага, не посоветовавшись с ним. Взаимопонимание между супругами исчезло давным-давно, и их отношения стали холодными и отчужденными. Поэтому такие посиделки наедине с собой в саду, вдали от государственных дел и от отчужденного выражения лица супруги, позволяли Николаю пусть ненадолго обретать душевный покой.
– Ваше Величество, – услышал царь голос своего друга Николаши.
