— Не убегайте, Ричард.
Он улыбнулся.
— Спасибо, что пришли.
— Бедный, глупый Ричард. — Она коснулась его щеки и следом за офицерами вышла на лестницу.
Шарп сидел. Он слышал, как ноги генерала волочатся по лестнице, слышал, как невдалеке открылась дверь, слышал скрип рессор кареты, а затем удаляющийся стук копыт. Он уставился на бумагу с честным словом, на непонятные французские слова, и чувствовал искушение разделить коляску с Элен.
Дверь открылась.
Она улыбнулась:
— Я велела им вернуться за мной через три часа. — Она постучала в дверь, и Шарп услышал, как снаружи задвинули засов. Она посмотрела на него, склонив голову набок, подошла к кровати, села и подняла ногу, чтобы снять туфлю. — Иди в постель, Ричард, ради Христа, иди в постель!
Он прихватил бутылку шампанского, и она рассмеялась.
— Ты видишь, как хорошо быть военнопленным во Франции?
Он улыбнулся и поднял перевязанную правую руку.
— Тебе придется раздеть меня.
— Я готова на это, Ричард. Иди сюда.
Он подошел. Он видел, как был развязан белый шнурок, платье упало вниз, она стояла обнаженная в багровом солнечном свете. Ее руки добрались до его куртки, затем опрокинули его на кровать, в ее объятия…
***
Она курила сигару. Лежала на спине и пускала кольца дыма в потолок.
— Я тренировалась несколько месяцев.
— Ты очень хороша.
— И в том, чтобы пускать кольца дыма — тоже. — Она хихикнула. — А ты не так уж пьян.
— И ты. — Он наливал шампанское ей в пупок и пил. — Чувствуешь пузырьки?
— Да.
— Я тебе не верю.
Она ничего не говорила несколько секунд, а потом, внезапно изменившимся голосом, который заставил его оставить свою игру, чтобы посмотреть на нее, сказала ему, что это майор Дюко заставил ее написать письмо, которое вызвало поединок.
Шарп посмотрел в серые глаза.
— Я знаю.
— Иди сюда. — Она указала на подушку возле нее, а когда он лег рядом, она укрыла их обоих простыней и положила на него ногу. — Ты пьян?
— Нет.
— Тогда слушай.
И она стала рассказывать. Она рассказала о договоре между заключенным в тюрьму испанским королем и императором Наполеоном. Она рассказала об участии Дюко в подготовке договора, о статьях договора, которые, если он будет подписан, вынудят британцев уйти из Испании. — Ты понимаешь?
— Да. Но какое…
— …это имеет отношение к тому письму? — Закончила она его вопрос и пожала плечами. — Я не знаю. — Она бросила сигару на пол и обняла его за талию. — Я ничего не знаю, я только предполагаю, что инквизитор должен был помогать Дюко, и я предполагаю, что мои деньги — цена той помощи.
Он смотрел в ее сияющее, прекрасное лицо и пытался понять, было ли сказанное правдой. Он не мог решить. В этом было куда больше смысла, чем в ее прежнем рассказе, но он знал, что эта умная женщина была искусной лгуньей.
— Почему ты говоришь мне об этом?
Она не отвечала на вопрос, вместо этого она спросила, понравился ли ему майор Монбран. Шарп пожал плечами.
— Думаю, что да.
Она приподнялась, опершись на локоть, простыня соскользнула вниз. Было уже почти темно, и Шарп зажег свечу у кровати. Она перегнулась через него, чтобы прикурить новую сигару от ее пламени, и он прижался губами к ее груди.
— Ричард! Ты можешь быть серьезным?
— Я серьезен.
— Зачем, ты думаешь, Монбран был здесь?
— Я не знаю.
— Христос! Думай, ты, глупый педераст! — Она склонилась над ним. — Монбран — один из людей Жозефа, а Жозеф — король Испании! Ему это нравится, нравится называться «Вашим Величеством»! Он не хочет оставить Испанию. Даже если мы сможем удержать лишь часть Испании, у него есть свое королевство, но теперь его брат планирует вытащить трон из-под его задницы и отдать его Фердинанду. Ты понимаешь?
— Я понимаю. Но зачем говорить это мне?
— Потому что ты должен помешать этому. — Она сняла табачную крошку с губы и бросила ему на грудь. — Ты подпишешь бумагу с честным словом и поедешь со мной. Потом ты убежишь. Монбран поможет, он знает об этом. Весь это разговор о путешествии через Францию был для Рауля. Вместо этого мы хотим, чтобы ты убежал. — Ее пальцы поглаживали его грудь. — Ты пойдешь к Веллингтону. Я дам тебе письмо и Монбран подпишет его. — Она смотрела на него широко раскрытыми глазами. — Ты убежишь с нашей помощью, ты идешь к Веллингтону, и если он сделает публичное заявление, он помешает заключению договора. Никто не посмеет поддерживать его. Только Фердинанд может заставить глупых ублюдков принять договор, но если Артур заставит испанцев объявить об этом теперь, когда договор еще не принят, то тогда его никогда не подпишут. Таким образом, ты остановишь это, ты понимаешь?
Он нахмурился.
— Почему Жозеф не помешает договору?
— Потому что его брат уничтожит его! Они все боятся Наполеона. Но если ты скажешь Веллингтону, тогда никто не сможет обвинить Жозефа.
— Почему тогда вы не обменяете меня?
Казалось, вопрос ее рассердил.
— Мы не можем. Дюко не позволит этого. Он хочет выставить тебя в Париже как доказательство британского коварства. Кроме того, ты думаешь, что мы когда-нибудь обменяем такого как ты?
— Но вы позволите мне убежать.
— Потому что тогда Дюко проиграет. Потому что у Жозефа останется клочок Испании, и он отдаст мне мои фургоны! — Она подмигнула ему. — Монбран еще и заплатит тебе.
— Но разве ты не говорила, что договор спасет Францию?
— Христос и святое распятие! И я буду бедна, и половина людей Жозефа лишится всего! Нам нужно только это лето, Ричард, и это — все! Кроме того, это ведь ублюдок Дюко устроил так, что меня арестовали, а тебя почти повесили! Я хочу, чтобы Дюко поставили к стенке, я ужасно хочу этого, Ричард, у меня просто в кишках свербит. В следующем году они могут заключить свой проклятый договор, но не теперь, когда Пьер Дюко еще не умер.
— И ты хочешь свои деньги.
— Я хочу свой дом.
— Паштет из жаворонков и мед?
— И ты можешь приехать ко мне из Англии. Мы заплатим тебе, Ричард. Две тысячи гиней — золотом или ассигнациями, или чем-нибудь еще. Только подпиши бумагу, и мы сделаем остальное. — Она смотрела на него, когда он встал и, как был голый, отошел и сел у окна. — Хорошо?
— Если я нарушу честное слово, у меня не останется чести.
— Богу плевать на честь. Три тысячи!
Он обернулся к ней. Она тянулась к нему, обнаженная, ее лицо светилось ожиданием. Ее тело, такое красивое, было в пятнах света и тени от свечи. Он задавался вопросом, чувствовала ли она что-нибудь, когда он обнимал ее.
