некогда. Явившийся стал убедительно просить шута и последний наконец согласился, но только с тем, чтобы проситель сел на его место. Тот согласился.
Тогда Балакирев отправился в кабинет Петра Великого, взял его за руку и сказал:
– Посмотри, Алексеич, кому ты даешь место.
Царь вышел в переднюю и увидел просителя, сидевшего на яйцах.
Место было отдано другому, более способному человеку.
Один придворный спросил у Балакирева:
– Не знаешь ли, шут, отчего у меня болят зубы?
– От того, что ты их беспрестанно колотишь языком,
Придворный был большой говорун и беспрестанно болтал всякий вздор.
Однажды Петр Великий рассердился на Балакирева и вздумал его наказать. Он написал записку к караульному офицеру о наказании подателя этой записки и, позвав шута, приказал ему отнести ее.
Балакирев был очень дальновиден, понял, в чем дело, и решился прибегнуть к следующей выдумке.
По выходе из дворца шут встретил одного из придворных, которого уговорил отнести эту записку в назначенное место, уверяя, что ему самому некогда.
Придворный, поверив Балакиреву, взял эту записку и пошел, куда ему указал шут.
Доверчивый простак и не воображал, что его ожидали палочные удары; между тем следом за ним шел Балакирев. Когда придворный подал записку дежурному офицеру и последний, прочитав ее, приказал раздеть подателя записки, чтобы наказать его, то в это время явился Балакирев и объявил от имени государя, что тот прощает виновного, и приказал его освободить.
Офицер повиновался, а Балакирев взял у него записку, отдал ее придворному, уверив того, что точно так было угодно государю, и приказал ему идти к царю, пасть к его ногам и благодарить за прощение. Придворный исполнил все в точности, а государь, узнав об этой выдумке своего шута, долго смеялся и простил его.
Как-то Петр Великий сказал Балакиреву:
– Ты много спишь, дурак, это вредно для здоровья.
– Напротив, государь, и здорово, и полезно,
– Почему же?
– А потому что, бродя по белу свету, я могу наделать много грехов, а во сне даже и тебе не вреден, – не только кому другому.
Один придворный оскорбил Балакирева, и шут хотел непременно ему за это отомстить.
Балакирев знал, что этот молодой придворный был влюблен в одну из фрейлин, и потому стал искать случая поссорить влюбленных.
Такой случай скоро представился. Этот придворный прогуливался однажды в царском саду и мечтал вслух о своей любви к одной из фрейлин и о том, как бы он желал доказать ей свою любовь и сделать ей какой-нибудь подарок.
Мечтая таким образом, придворный вдруг заметил спелую и крупную ягоду клубники; он решил поднести эту ягоду фрейлине, в которую был влюблен. Чтобы заметить эту ягоду, он накрыл ее шляпою и поспешил отыскать во дворце фрейлину.
Балакирев пошел следом за придворным, потом бросился в кухню, взял там гущи и, сорвав под шляпою клубнику, облил то место гущей и, накрыв опять это шляпою, отправился во дворец.
Но вот влюбленные появились в саду.
Придворный подводит фрейлину к шляпе и в пылу восторга изъясняет ей желание, чтобы он был для нее столь же мил, как и приготовленный им подарок. Тут он просит ее, не снимая шляпы, достать этот подарок. Фрейлина исполнила его желание и, опустив руку под шляпу, погрузила ее в гущу. Приняв это за насмешку, она в минуту своего гнева дала придворному пощечину той же замаранной рукой.
В эту самую минуту появился государь, а с ним и государыня в сопровождении Балакирева. Можно себе вообразить смущение влюбленных.
Петр Великий установил наказание для тех, кто на ассамблеях или на вечеринках скажет кому-либо обидное слово; наказание состояло в том, что провинившийся должен выпить целый кубок вина. Этот кубок назывался «Большой орел» и был так велик, что не всякий мог его выпить.
Как-то на одной ассамблее Балакирев так расшутился, что обидел многих из присутствовавших.
Государь приказал принести Кубок большого орла.
– Виноват, батюшка-царь, – закричал шут, бросаясь на колени. – Смутил меня окаянный, вижу, что мне придется выпить весь кубок; но при всем этом меня укоряет и совесть, прикажи обмыть ее, а для этого прикажи таких орлов подать парочку.
– Смотри, – сказал царь, – чтобы не прилетел другой орел с посошком.
– Ай, ай! – закричал Балакирев и убежал из ассамблеи.
Несколько времени спустя один из придворных, знавший о побеге Балакирева из ассамблеи, спросил его:
– Посошок тебя устрашил? Скажи, пожалуйста, что это за посошок?
– Да так, ни мал, ни велик, а меня двумя вершками пониже, и не тонок, и не толст, а будет с сухопарого француза, а уж куда какой охотник гулять по долам и по горам, а чаще по горбам; моему верблюжьему загорбку досталось от него хорошо, а, помнится, и твоему ослиному горбу не было завидно, и твоей дурацкой голове дал память он.
Придворный отвернулся и ушел.
Петр Великий спросил как-то Балакирева, не знает ли он того-то. Ответ был удовлетворителен, но царь в то время был рассержен и сказал шуту, что за такое знайство посадит его под караул.
Балакирев не сказал ни слова.
Несколько времени после этого государь опять спросил о чем-то Балакирева, но тот вместо ответа бросился на пол и растянулся.
– Что ты делаешь, мошенник? – спросил царь.
– Лежу, Алексеич.
– Для чего же ты лежишь?
– Да по пословице, родимый: знайка бежит, а незнайка лежит.
Многие лица искали покровительства Балакирева и делали это, чтобы избежать насмешек шута.
По принятому тогда обыкновению эти лица делали ему подарки и вещами, и деньгами.
Так, один из таких людей, искавший себе при дворе место, подарил Балакиреву десять рублевиков.
Шут взял деньги и доложил об этом царю.
Спустя некоторое время этот человек получил желаемую службу, но вскоре выказал свое корыстолюбие.
Балакирев, желая довести это до сведения царя, дождался случая, когда можно будет посмеяться в присутствии Петра Великого над корыстолюбием этого чиновника.
Случай скоро представился.
Однажды во время обеда у Головина, на котором был государь, Балакирев вдруг подошел к этому чиновнику и, отсчитывая ему десять рубликов, сказал:
– Хлеб-соль ешь, а правду режь! Твои рублевики лежат у меня на совести, возьми их назад.
Чиновник смутился и бросил рублевики на пол.
– Вот теперь совесть моя спокойна, – что бросают, то подбирают, есть на Руси такая пословица: не правда ли, батюшка Алексеич, ведь так бывает и с твоими милостями?
Государь улыбнулся, а растерявшемуся чиновнику казалось, что он сидит на горячих угольях.
Петру Великому несколько раз жаловались на корыстолюбие князя Меньшикова, но царь, помня заслуги своего любимца, сначала мало обращал внимания на все эти
