инструменты и щипцы и отправился к Балакиреву.
Жена Балакирева встретила государя с неизъяснимою радостью.
Когда царь стал советовать ей выдернуть больной зуб, то она начала уверять, что зуб у нее не болит, так как действительно он у нее не болел, а Балакирев обманул государя.
В это время вошли два гвардейца, схватили мнимую больную и посадили ее на стул, а Петр Великий, бывший, как известно, очень хорошим хирургом, тотчас выдернул у нее зуб, который начал гнить.
Царь, выдернув зуб, тотчас же ушел.
– Вот тебе мое наказание, – сказал Балакирев, обращаясь к жене после ухода императора. – Знай, что всегда буду то же с тобой делать, если ты не будешь меня слушаться.
Жена Балакирева после этого случая стала слушаться мужа и не надоедала ему больше своими капризами.
Раз как-то у князя Александра Даниловича была ассамблея. На ассамблею явился какой-то человек в старинном боярском кафтане и шапке из заячьего меха, а его шелковая борода зеленого цвета спускалась почти до пояса. Это был Балакирев. Повернувшись к царю, бывшему тогда на ассамблее, он повалился ему в ноги. Известно, что Петр отменил этот обычай – кланяться в ноги царю при встрече с ним. Отменяя такой обычай, император сказал:
– Я хочу поставить мой народ на ноги, а не заставлять его при мне валяться в грязи.
Балакирев, упав в ноги царю, воскликнул:
– Великий государь! Бьет челом твой нижайший и подлейший раб, боярский сын Дормидошка, по прозванию «пустая голова».
– Не по форме просишь! – закричал на шута Апраксин.
– Не по форме? – удивился Балакирев. – Сила не в форме, каравай и без формы хорош. Матушка сила меня и без формы с ног сбила.
Все захохотали.
Между тем шут встал и, проговорив формальное начало просьбы, продолжал:
– Пункт первый – укажи, государь, песню спеть. Пункт второй – и спел бы, да голосу нет. Пункт третий – был у меня голос, да сплыл – князь Александр Данилович оттягал, от того у него и голос гораздо громче моего стал, как закричит, так все его и слушаются; а я закричу, так только один дурак Балакирев меня слушается, одному ему страшно. Никто не хлопочет, а всяк надо мною же хохочет.
На этой же ассамблее у князя Александра Даниловича Меньшикова был также один из присутствовавших, какой-то коллежский советник, который, желая подшутить над Балакиревым, сказал:
– Ну, спой ее без голоса!
Этот чиновник был совершенно лысый.
Шут взглянул на него и спокойно отвечал:
– Горло без голоса все равно что голова без волоса; я чуть-чуть что не сотню таких голов набрал, как твоя, привел ко двору. Царь, ты, чай, это помнишь? – говорил Балакирев, обращаясь к царю. Советник покраснел [136].
Петр засмеялся тоже и сказал:
– Спой же песню.
Шут отвечал:
– Изволь, Алексеич, есть у меня голос, только не свой, а краденый. У меня борода длинна, да и у козла не короче. Свел я с ним дружбу и сослужил ему службу; у меня князь Данилыч голос оттягал, а я у козла голос украл. Запою, заслушаешься! Что твой петух! Случается, что и курица петухом поет. Почему же мне не спеть по-козлиному. А и то бывает, что иногда по речам – человек, по рогам – козел, а по уму – осел. Ну, слушайте, добрые люди, песню козла. – И с этими словами Балакирев затянул следующую песню:
ПЕСНЯ КОЗЛА
В государевой конторе
Сидит молодец в уборке,
На затылке-то коса
До шелкова пояса.
Перед ним горой бумага.
Сбоку спичка, точно шпага.
На столе чернил ведро.
Под столом лежит перо.
За ухом торчит другое.
Вот к нему приходят двое.
Поклонились до земли:
Мы судиться-де пришли
Этот у меня детина
В долг три выпросил алтына.
Росту столько ж обещал.
Я ему взаймы и дал.
И пошли мы на кружало,
Денег у меня не стало.
Что тут делать? За бока
Взял я разом должника,
Рост взыскал я – дело право!
Рассуди ж теперь ты здраво:
Сколько должен мне земляк?
Ничего-де. Как же так?
Поверши ты нашу ссору.
– Дело требует разбору!
Молвил дьяк на то истцам:
– Я вам суд по форме дам.
– Обещал ты сколько роста?
– Я не должен ничего-ста:
Дал мне три алтына сват
И тотчас же взял назад.
Взял он только рост условный.
– Коль не хочешь в уголовный —
Весь свой долг и штраф сейчас
Подавай тотчас в приказ.
– Ты за то, что без решенья
Не по силе уложенья.
Рост взыскал. любезный мой,
Заплати-ка штраф двойной.
Что ж вы как шальные стали?
Иль хотите, чтоб связали
И в острог стащили вас?
Исполняйте же указ!
– Как весь иск-то в три алтына,
Молвил тут один детина:
Сват, не лучше ль нам с тобой
Кончить дело мировой?
Дьяк вскочил да так прикрикнул,
Что никто из них не пикнул,
Только б ноги унести —
Заплатили по шести!
По окончании пения князь Меньшиков спросил Балакирева:
– А про какое время ты это пел, шут? Нынче уж таких судей не повстречаешь.
– Почему мне, дураку, знать это? – отвечал Балакирев. – Мое дело спеть, а про нынешнее время или про старинное сложена песня козлом, не ведаю, и дело это не мое. Тот пускай это смекает, кто всех умнее, а я, окаянный, всех глупее. Эй, вы, православные! Кто из вас всех умнее, выступи вперед да дай ответ князю Данилычу.
На зов Балакирева не выступил никто; тогда шут обратился к князю Меньшикову:
– Данилыч, меня не слушаются; прикажи-ка умному выступить вперед, зачем он притаился.
– Затем, что одни глупцы почитают себя всех умнее, – сказал кто-то Балакиреву.
– Ой ли, – отвечал шут, – а я почитаю себя всех глупее, стало быть, я всех умнее.
– Именно! – возразил Апраксин.
Шут Балакирев заметил однажды, что государь погрузился в такое размышление, что не замечал, как он, его шут, два раза входил в его кабинет. Такое
