Александр шел следом со второй волной нападавших. Обычно его место было впереди, но на сей раз он уступил здравому смыслу и увидел, как хороший человек погиб ради славы. Александр пробился сквозь ряды и возглавил движение. Ряды тирцев твердо стояли перед ним. Он скользнул по ним взглядом и поднял меч. Он ринулся в атаку, и за ним все его люди — сверкающие щиты, длинные копья, несгибаемая воля.
Тирцы держались, сколько могли. Но у них не было такого копья, как македонская сарисса, длиной в три человеческих роста, которым можно было действовать из-за стены щитов. Они дрогнули, сломали ряды и побежали.
Со стен донесся вопль. Гавани были захвачены, финикийцы вливались в них с юга, киприоты с севера, а в центре, на острие своей армии, был сам Александр. Тир, атакованный с трех сторон, под обстрелом, с пробитыми стенами, сражался, как мог. Улицу за улицей, аллею за аллеей сдавали, погибая, его защитники. Они задержались на некоторое время у священной гробницы Агенора, недалеко от центра, но щитоносцы Александра сломали их строй и снова погнали дальше.
Храм Мелькарта возвышался над городом; стены его были из ливанского кедра, на крыше — золотая черепица, а перед воротами стояли два столба, один из слоновой кости, другой из зеленого берилла. Здесь Александр остановился. Вельможи и с ними сам царь Тира нашли прибежище в храме, забаррикадировавшись за бронзовыми дверями.
Люди Александра грабили город. Битва превратилась в бойню. Кровь текла по улицам. Жизнями платили за жизни и за сопротивление, которого не должно было быть. Тир бросил вызов богам. Он платил за это.
Мериамон была там. Ее тело лежало в шатре в лагере, под охраной Сехмет, а душа бродила в солдатском плаще, как тень с янтарными глазами. Нико вошел в город вместе с финикийцами, но вместе с передовой группой отправился прямо к храму, зная, что Александр неизбежно там. Теперь он был рядом с царем. На мече его была кровь. Как будто только что заметив ее, он вытер лезвие полой плаща.
Царь стоял перед воротами храма, между колоннами. Несмотря на толпу людей рядом, он был один. Он не мог не знать, что его солдаты убивают детей, что они в ярости разрушают город. Но здесь был центр всего, сердце сопротивления.
Для взгляда Мериамон, освобожденного от телесной оболочки, храм Мелькарта был очертанием, составленным из теней и света, омытым жертвенной кровью. Вельможи толпились во дворах, молясь всем своим богам и своему царю, у которого не осталось мужества встретиться лицом к лицу с Александром. Жрецы заняли святилище, и их Сила была силой отчаяния. Они взывали к богу. Они сплетали колдовские чары из воли, заклинаний и крови — крови их собственных детей, убитых в ярости македонцами. Сила разрасталась, как туча, пульсируя и увеличиваясь, извергая молнии. Еще мгновение, еще усилие воли, и не будет ей конца. Тир падет, но и его победители вместе с ним, и всех их поглотит море.
Душа Мериамон расправила крылья и взлетела с плеча Нико. Ее присутствия он не чувствовал, но ее отсутствие ощутил и покосился через плечо, как испуганный конь. Душа застыла в воздухе над его головой, с телом сокола, с головой женщины, отбиваясь крыльями от Силы, исходившей из храма. Александр почувствовал ее. Он собрал силы, собрался с духом. Душа Мериамон пробивалась к нему. Каждый взмах крыла, каждый вздох давались неимоверно тяжело.
На расстоянии вытянутой руки от Александра ее крылья опали, и она рухнула. Душа не может умереть, не может удариться о землю, но Сила, порожденная жрецами, могла поймать и связать ее, могла поглотить ее вместе со всем остальным при крушении города. Путы охватили ее, Сила давила и сокрушала ее своей тяжестью.
Душа Мериамон собрала последние крохи сил, последние искорки воли. Их было очень мало. Она забила крыльями изо всех сил. Их кончики мели по каменным плитам, но она поднималась, стремясь вверх, стремясь к царю. И в последнее мгновение, когда силы ее были на исходе, душа Мериамон уцепилась за его плащ.
Александр увидел ее. Она взглянула ему в лицо, казавшееся таким большим для глаз маленькой души. Она увидела широко раскрытые глаза цвета бледного серебра, ужасные, как удар молнии.
— Ты чувствуешь? — спросила она его. — Ты понимаешь? Они сделают с Тиром то же, что древние колдуны сделали с My и с Атлантидой. И с тобой, Александр. Со всем, чего ты мог бы достичь.
Александр протянул руку. Для него душа Мериамон была материальна, даже имела вес. Он осторожно отцепил ее когти от плаща, взял ее в ладони, поднес ближе к глазам. Она не могла себе представить, что при этом видят окружающие царя люди. Может быть, птицу, запутавшуюся в его плаще.
— Что же я могу сделать? — спросил он.
— Разбей их, — отвечала душа.
— Как?
Она поджала ножки, сложила крылья. Его ладони обнимали ее, теплые и надежные, защищая от Силы, поднимавшейся из храма.
— Пожелай этого, — сказала она.
— Пожелать? Захотеть? И все?
— Для тебя, — ответила она, — все.
— Но… — он запнулся. — Аристотель бы взвыл от такого.
Душа засмеялась. Самой Мериамон ее смех показался птичьим щебетом.
Александр выглядел немного озадаченным, потом он ухмыльнулся.
— Ты же знаешь, это невозможно.
— Только для здравомыслящего грека.
Александр расхохотался. Потом взглянул вверх, на ворота. Он мог видеть то же, что видела она. Тучу Силы. Молнии сверкали все чаще, соединялись одна с другой, потом еще. Когда они все сольются в одну, Тир рухнет.
— Нет, — сказал он. Голос его прозвучал спокойно. В нем не было особенного напряжения, особенной силы, кроме той, что была дана ему от рождения. Он двинулся вперед. В одной руке Александр по-прежнему держал душу Мериамон, другую протянул и положил ладонь на дверь. Когда он коснулся бронзы, город содрогнулся.
— Нет, — повторил Александр и толкнул дверь. Ворота были заперты и заложены засовами.
Даже такой сильный для своего роста, даже так натренированный с юности в военном искусстве, Александр не был особенно могучим и крупным человеком. Он не мог открыть ворота из бронзы, забаррикадированные бронзой.
— Да, — сказал он. — Я могу.
Ворота подались. Сила за ними дрогнула и напряглась. Александр нахмурился. Пока он еще не прилагал усилий. Он покрепче уперся ногами, пересадил душу Мериамон на полу плаща и навалился на ворота всем своим весом.
— Твое желание, — прошептала она ему в ухо. — Нужно только твое желание.
— Только желание, — сказал он, слегка задыхаясь. Неожиданно Александр расслабился, как будто намереваясь отступить. Но он только собирался с силами. Внезапно, так что она чуть не сорвалась, он всем своим телом, весом, волей, богом, что был в нем, устремился вперед в едином нацеленном порыве.
