Ноги Маргерит болели, колени дрожали от усталости. Несколько дней она прожила в диком напряжении, три ночи почти не смыкала глаз, а теперь уже два часа шла по скользкой дороге, но ее решимость не ослабевала ни на момент. Она должна увидеть мужа, рассказать ему обо всем, и, если он простит ей преступление, совершенное в слепом неведении, с радостью умереть рядом с ним,
Маргерит шагала словно в трансе, ведомая инстинктом по следу врага, когда внезапно напряженный слух сообщил ей, что повозка и солдаты остановились. Они приблизились к цели — впереди справа находилась тропинка, ведущая на утес и к хижине.
Нечувствительная к риску Маргерит подкралась ближе к Шовлену, стоящему в окружении своего маленького отряда; он слез с повозки и давал распоряжения солдатам. Она хотела слышать его слова, чтобы узнать, останется ли у нее хоть маленькая надежда чем-нибудь помочь Перси.
Место, где остановилась вся компания, находилось, очевидно, на расстоянии около восьмисот метров от берега" Шовлен и Дега, за которыми следовали солдаты, свернули с дороги направо — вероятно, на тропинку, ведущую к утесам. Еврей остался на дороге с повозкой и кобылой.
Маргерит также свернула направо, буквально ползя на четвереньках, продираясь сквозь низкорослый кустарник, царапавший ей руки и лицо, и изо всех сил стараясь, чтобы ее не видели и не слышали. К счастью, дорога, как обычно в этих местах, была обрамлена живой изгородью, за которой находилась канава, наполненная сухой травой. В ней и нашла убежище Маргерит, оставаясь скрытой от взглядов на расстоянии трех ярдов от Шовлена, инструктирующего солдат.
— Где находится хижина папаши Бланшара? — властным шепотом осведомился он.
— В восьмистах метрах отсюда по тропинке, — ответил солдат, исполняющий обязанности проводника, — и на полдороге к утесу.
— Отлично! Вы поведете нас. Прежде чем мы начнем спускаться к утесу, вы бесшумно подкрадетесь к хижине и проверите, там ли предатели-роялисты. Понятно?
— Понятно, гражданин.
— Теперь слушайте внимательно, — продолжал Шовлен, обращаясь ко всем солдатам, — ибо в дальнейшем нам не удастся обменяться ни единым словом. Запомните все, что я скажу, как если бы от этого зависела ваша жизнь. Тем более, что, возможно, так оно и есть, — сухо добавил он.
— Мы слушаем, гражданин, — ответил Дега, — а солдат республики никогда не забывает приказа.
— Тот солдат, который подкрадется к хижине, должен попытаться заглянуть внутрь. Если там с этими предателями находится англичанин — человек очень высокого роста или сутулящийся, чтобы казаться ниже, — то солдат должен быстро свистнуть, давая сигнал товарищам. Тогда вы все ворветесь в хижину и схватите всех, кто в ней находится, прежде чем они успеют взяться за оружие. Если кто-нибудь начнет сопротивляться, стреляйте в руку или в ногу, но ни в коем случае не убивайте высокого англичанина. Ясно?
— Ясно, гражданин.
— Англичанин, по-видимому, обладает не только огромным ростом, но и немалой силой. Чтобы справиться с ним, понадобятся четыре или пять человек. — Сделав паузу, Шовлен продолжал: — Если, что более вероятно, изменники-роялисты еще одни, тогда предупредите ваших товарищей, которые будут ждать здесь. Все должны спрятаться за скалами и валунами, окружающими хижину, без единого звука дожидаться появления высокого англичанина, и броситься в хижину только тогда, когда он войдет внутрь. Но помните: вы должны двигаться бесшумно, как волк в ночи, когда он подкрадывается к загону. Я не хочу тревожить роялистов — если кто-нибудь из них крикнет или выстрелит из пистолета, это может побудить высокого англичанина держаться подальше от хижины и утесов, а ваша основная задача — схватить этого человека.
— Все будет исполнено в точности, гражданин.
— Тогда идите, а я последую за вами.
— А что делать с евреем, гражданин? — осведомился Дега, когда солдаты один за другим начали бесшумно, словно тени, красться по узкой тропинке.
— Ах, да! Я совсем забыл о нем, — сказал Шовлен и повернулся к еврею.
— Эй, ты, Аарон, Моисей, Авраам, или как там тебя! — властно окликнул он старика, который стоял рядом со своей тощей кобылой, стараясь держаться подальше от солдат.
— Беньямин Розенбаум, если это удовлетворит вашу честь, — робко отозвался еврей.
— Меня вообще не удовлетворяют звуки твоего голоса, но я буду доволен, если ты выслушаешь мои распоряжения и будешь им повиноваться…
— Как будет угодно вашей чести…
— Придержи свой грязный язык! Ты останешься здесь с лошадью и повозкой до нашего возвращения. Ни при каких обстоятельствах не издавай ни единого звука — даже дышать старайся потише — и не покидай свой пост, покуда я тебе не разрешу. Все понял?
— Но, ваша честь… — жалобно запротестовал еврей.
— Никаких «но»! — прервал Шовлен тоном, заставившим несчастного старика задрожать с головы до пят. — Если я не застану тебя здесь, когда вернусь, то торжественно обещаю, что где бы ты ни прятался, тебя разыщут и подвергнут быстрому и суровому наказанию. Ты слышишь меня?
— Но, ваше превосходительство…
— Ты слышишь меня? — повторил Шовлен.
Солдаты уже скрылись, а Шовлен, Дега и еврей стояли втроем на темной дороге. Маргерит, прячась за изгородью, слушала приказы Шовлена, словно собственный смертный приговор.
— Я все слышу, ваша честь, — заговорил еврей, пытаясь приблизиться к Шовлену, — и клянусь Авраамом, Исааком и Иаковом, что охотно повиновался бы вашему превосходительству и не двинулся бы с этого места, пока ваша честь не соизволит вновь явить свой лик вашему нижайшему слуге. Но помните, ваша честь, что я всего лишь бедный старик, и мои нервы не такие крепкие, как у молодого солдата. Если появятся ночные грабители, то я могу закричать и помчаться прочь. Так неужели за это меня могут лишить моей жалкой старой головы?
Еврей казался смертельно напуганным, он весь дрожал мелкой дрожью. Ясно, что его нельзя было оставлять на пустой дороге. Он и в самом деле мог завизжать от страха и предупредить тем самым Алого Пимпернеля.
Шовлен подумал несколько секунд.
— По-твоему, можно бросить здесь твою телегу и лошадь? — грубо осведомился он.
— Мне кажется, гражданин, — вмешался Дега, — что они будут в большей безопасности без этого грязного трусливого еврея, чем в его присутствии. Если он чего-нибудь испугается, то, несомненно, завопит, как будто его режут, или пустится бежать со всех ног.
— Так что же мне делать с этой скотиной?
— Почему бы вам не отправить его назад в Кале, гражданин?
— Нет, так как вскоре он нам понадобится, чтобы отвозить раненых, — с мрачной значительностью ответил Шовлен.
