Впрочем, отвратительны были не только их манеры. В первый же вечер, как это и пристало рачительному хозяину, я спустился на нижнюю палубу проверить, чтобы мои рабы были соответствующим образом устроены и накормлены, и получил удовольствие, наблюдая, как изысканный мистер Рэндольф подкрепляется баландой и сухарями. Жизнь раба ничуть его не устраивала, и он занял свое место в караване с видом оскорбленного благородства, как будто снисходя к мольбам Крикса. Когда его вместе с собратьями согнали в жилой отсек, он все еще оставался чертовски надутым и недовольным и теперь сидел у общего котелка с кашей, принюхиваясь к его содержимому с нескрываемым отвращением.
— Как вам это нравится, Джордж? — поинтересовался я. — Вас и остальных негров хорошо кормят?
Он одарил меня взглядом, полным неприкрытой ненависти, и, видя, что поблизости никого нет, процедил:
— Это же абсолютно несъедобно! Вы только понюхайте, если от одного запаха вас не вывернет наизнанку!
Я обнюхал котелок — этого аромата не выдержала бы и собака.
— Отличное жаркое! — воскликнул я. — Покушайте хорошенько, иначе я буду опасаться, что у вас нет аппетита, мой мальчик. Ну а что же другие негры? Уже слопали свои порции? Вот ведь какие молодцы! Хватило?
Пятеро остальных в один голос закричали: «Да, масса, вполне хватило, очень вкусно, масса!» Возможно, они были сообразительнее Рэндольфа, или им действительно понравилось это дерьмо. Но Джордж, весь дрожа от негодования, злобно прошипел:
— «Отличное жаркое», нечего сказать! Вы бы сами стали это есть?
— Скорее всего нет, — улыбнулся я. — Но ведь я не негр, вы же понимаете.
И не удостоив Рэндольфа даже взглядом, я пошел наверх, чтобы съесть свой обед, решив подробно описать его ему попозже. Я никогда не упущу случая подзаняться просвещением моих подопечных.
Действительно, об этом надо рассказать подробнее. Еда на Миссисипи, стоит вам только выбраться из Орлеана, становится здоровой и изобильной, так что я буквально проглотил тушеного цыпленка, прекрасный стейк и шоколадный крем с тем большим удовольствием, что явно представлял себе Рэндольфа, скулящего на нижней палубе над своей порцией похлебки. Все это я запил шампанским и весьма приличным бренди, а на десерт я затащил к себе в каюту пухленькую аппетитную девчонку. Ее звали Пенни или Дженни — уже не помню. У нее были темно-золотистые волосы, очень гармонирующие с ее желтым сатиновым платьем. Конечно, она была всего лишь одной из обычных визгливых девиц, зато обладала крепкими вздернутыми грудями, которыми, очевидно, сильно гордилась. Кстати, большинство женщин на судне были очень даже ничего. Самые респектабельные из них непрерывно болтали друг с другом, а уж девчонки попроще и явные шлюхи, которых набилось с полпарохода, галдели так, что их, должно быть, было слышно и в Сан-Франциско. Пенни (или Дженни) принадлежала к числу последних — она хохотала буквально каждую минуту. Я валялся на кровати, расслабленный и удовлетворенный, слушая ее щебет, когда вдруг вошел негр-стюард и сказал, что меня просят спуститься на нижнюю палубу, мол, что-то случилось с моим караваном. Удивляясь, какого дьявола там могло произойти, я спустился вниз и, к моей досаде и раздражению, обнаружил, что это опять чертов Джордж с его ерундой.
Надсмотрщик ругался в углу, где были пристроены мои рабы, а Рэндольф стоял перед ним с надменным видом — ну прямо Цезарь собственной персоной.
— Что это еще за дела такие, а? Гром тя раздери! — вопил надсмотрщик, а затем, увидев меня, уже спокойнее произнес: — Посмотрите только, мистер Прескотт, этому вашему негру-неженке не нравятся условия, в которых его разместили. Представляете?
— Что я слышу, Джордж? — спросил я, протискиваясь вперед. — В чем дело, мальчик мой? Изволите воротить нос от своих апартаментов? Чем же они вам так не по нраву, сэр?
Он посмотрел мне прямо в глаза — ни дать ни взять старый лорд Кардиган.
— Нам не дали сена для постелей, хотя должны были, это входит в те деньги, которые вы заплатили за наш проезд.
— Черте что! Нет, вы слышите? — взвыл надсмотрщик. — Ему кто-то что-то должен! Не пялься на меня своими бельмами, черномазый мерзавец! Постель ему подавай, гром и молния! Ляжешь, где стоишь, или я уложу тебя одним ударом! Да кто ты такой, чтобы тратить на тебя сено? Слишком нежный, чтобы спать на палубе? Чем ты лучше других? Боишься спинку поцарапать? А ну, быстро лег, понял?!
— Мой господин заплатил за то, чтобы нам дали сена, — повторил Рэндольф, глядя на меня, — остальные рабы его получили, только нам ничего не досталось.
— Ну, нет его! Нет больше этого проклятого сена, недоделанный сукин ты сын! Понятно?! — закричал надсмотрщик. — Ну, и что теперь? Да я никогда не слыхал, чтобы…
Я должен был поставить этого чертового осла Рэндольфа на место. Этот дурак все никак не мог понять, что должен вести себя как раб, даже если не чувствует себя таковым. Как он, ко всем чертям, жил на плантациях, прежде чем свалился на мою шею? Нужно быть святым или сумасшедшим, чтобы не видеть и не слышать ничего, что там творится. Теперь же все, что я мог сделать, это играть роль хозяина — доброго, но твердого.
— Ну, хватит, Джордж, — сказал я уверенно, — хватит всего этого. Ложись там, где тебе сказали, неужели ты хочешь отплатить строптивостью за все мое добро к тебе? Ты забыл, что разговариваешь с белым человеком? Ложитесь сейчас же, сэр, говорю я вам! Сию минуту!
Рэндольф вытаращился на меня. Я выразительно посмотрел ему в глаза и у него хватило ума подчиниться, правда, весьма неохотно. Он опустился на палубу и упрямо обхватил колени руками. Надсмотрщик захохотал.
— Если бы этот попрыгунчик был моим, я бы быстро привел его в порядок. Будет лучше, мистер Прескотт, если вы зададите этому негодяю хорошенькую трепку. Сразу станет шелковым. Постельку ему подавай! Иисусе! А может, еще и спинку почесать? Вечные проблемы с этими домашними неграми — покрутившись среди белых, они и себя начинают считать белыми. Пыжатся, что твои павлины, даже самый распоследний из них норовит туда же! Наверняка, когда он был маленький, с ним слишком возились белые леди — уж очень он избалован, скажу я вам. Задайте трепку этому умнику, мистер Прескотт, а то он еще доставит вам массу неприятностей.
Надсмотрщик отошел, бормоча что-то про себя, а Рэндольф чуть улыбнулся.
— Сей джентльмен не лишен воображения. Похоже, когда он был маленький, с ним белые леди не возились. Наверное, он рос среди белых свиней. — Черномазый взглянул на меня. — Нам положено сено. Почему вы не настояли, чтобы он выдал его? Неужели недостаточно, что я прикован цепью, как дикий зверь в клетке, и вынужден питаться помоями? Разве вы не должны защищать меня — вы, кто оставил меня на милость этого белого подонка?!
