Если бы удалось установить доподлинно точно, что Анна мертва, Жиль мечтал вызвать дух погибшей и выспросить у нее прощение. Его мучило, что тогда во время их последней встречи он был вынужден подать ей кубок с алхимическим вином, которое изготовил для него магистр магии сьер Бреладди, не дав ей принять самостоятельного решения. А так не принято поступать с рыцарями. С любой женщиной, даже с королевой можно, но только не с рыцарем!
Анна! Вот уже пять лет он видел ее повсюду, чувствовал запах ее духов, слышал голос. Анна заполняла любимый ею Тиффорг, словно душа ее поселилась под его сводами.
Любя алхимию и изучая магию, Жиль зачитывался трудами Альберта Великого, Арно Вилленефера, Раймонда Люллия, Николаса Фламеля.
Труды великих мужей прошлого были запутаны и содержали больше туманных аллегорий, нежели реальных рецептов, но Жиль не терял надежды увидеть однажды в волшебном круге или начерченной на полу пентаграмме образ Анны и вымолить у нее прощение.
Если поначалу он созывал чернокнижников и колдунов с тем, чтобы те сообщили ему о том, жива Анна или мертва, надеясь услышать, что она жива и здорова, то после, когда все они точно один человек признали Анну ле Феррон мертвой, Жилю не оставалось ничего иного, как просить их устроить им свидание, чтобы он сам мог выспросить ее о том, в аду или в раю она находится.
И если в аду, то есть ли способ ему, Жилю де Лавалю маршалу де Рэ, помочь ей, пока тот еще жив.
В своих изысканиях и опытах Жиль не считался ни с какой опасностью и ни с каким риском. Прекрасно зная об эдикте Карла Пятого, запрещавшем под страхом тюрьмы и смерти через повешение занятия черной магией, и о специальной булле Папы Иоанна Двадцать второго, предававшей анафеме всех алхимиков, он продолжал свою деятельность в надежде вновь увидеть Анну.
В конце концов, это переросло в манию, от которой его могла излечить лишь одна женщина – божественная Жанна. В поисках ее любви он когда-то сошелся с Анной ле Феррон, погубив навеки свое сердце, которое теперь вот уже более пяти лет изнывало от любви и потери.
Магические эликсиры, способные приманить духов-проводников в иные миры, специально начерченные фигуры-ловушки, круг рук соединенных за столом спиритов – ничего не помогало. Анна упорно не являлась на сеансы к человеку, отправившему ее на верную гибель.
Тогда в ход пошли вызовы духов тьмы, демонов и даже сатаны, как не страшился этого бывший маршал.
Одержимый Анной, он был готов отдать все, что имеет, включая душу, за одну лишь встречу между мирами. За поцелуй, за слова прощения.
Теперь на черные алтари лилась человеческая кровь, и в Тиффорге курили серу вместо ладана. Бог отказался помогать Жилю де Лавалю, и ему не оставалось ничего иного, как просить помощи у дьявола.
Для этой цели медиум и некромант Франческо Прелати во славу сатаны теперь лишал жизни маленьких детей, которых слуги барона крали у крестьян. Жиль морщился, но терпел в ожидании, когда же, наконец, темные божества выкажут свою милость и явят ему из мрака образ любимой.
В это время некогда прославленный маршал получил свое легендарное прозвище Синяя Борода, под которым его знают и поныне.
Как и следовало ожидать, многочисленные жертвы не дали ожидаемого результата. Ничего не получалось, вместо этого каждую ночь Жиль видел одно и то же – жадный огненный цветок, поглощающий его возлюбленную Анну, которой он не мог помочь.
Каждое утро он просыпался в холодном поту, пиная не успевшего проснуться пажа или придворную даму, смотря кто в тот момент делил с ним ложе.
И не было спасения от этого еженощного огня, от этой постоянной казни, к которой приговорил себя пять лет назад Жиль де Лаваль, маршал де Рэ.
В назначенный день к замку Тиффорг прибыла карета с гербом в виде восьмиконечной звезды в сопровождении четырнадцати рыцарей. Они проехали по подвесному мосту и вскоре оказались во внутреннем дворе замка.
Изящный паж спрыгнул с запяток кареты и галантно распахнул дверцу, из которой навстречу Жилю вышла высокая дама. Не без трепета господин де Лаваль подал ей руку, на которую дама с благодарностью оперлась. Под густой вуалью горели светом вечности прекрасные глаза Жанны Девы.
Гарнизон замка был выстроен перед каретой, так что Жиль и таинственная дама прошли мимо него, как прежде в былые добрые времена перед парадом войск.
Сердце Жиля бешено колотилось, он едва дождался окончания всех заранее придуманных им же церемоний, после чего, отведя Жанну в самую красивую комнату замка и усадив в предназначенное для нее удобное кресло, сам встал на одно колено, приготовившись слушать ее приказы.
Жанна подняла густую вуаль, ее губы чуть раскрылись в улыбке, показывая ряд жемчужных зубов. Жиль отметил, что годы сделали ее краше. Черные прекрасные волосы были уложены в великолепную прическу, которую теперь подкалывала и поправляла суетившаяся возле Жанны служанка.
Выяснилось, что Жанна заключила брак и теперь носит имя Жанна де Армуаз. Он знал об этом, так как еще раньше Жак ле Феррон показывал ему брачный контракт, в котором Жиль сразу же узнал подпись Орлеанской Девы.
Благодаря деньгам, которые регулярно присылал ей Жиль и другие ее сподвижники, благородная дама Жанна де Армуаз много путешествовала по Франции, бывала в Орлеане, где ее признавали спасенной Девой. Перед тем как посетить ожидающего ее пять лет рыцаря, Жанна заезжала в Домреми.
Должно быть, ее влекла сама идея посетить любимые или памятные ей по делам минувших дней места.
Жанна говорила о переезде в новый, подаренный ей Жилем замок, расхваливала окрестные деревни и выспрашивала насчет охотничьих угодий в лесах около замка Шевийе, в котором она собиралась жить.
Жиль вежливо отвечал на вопросы Жанны, внутренне холодея и не понимая, куда исчезает его пламенная любовь, питавшая столько лет его сердце.
Жанна была жива – теперь он это точно знал, мог при желании дотронуться до нее рукой, но впервые не желал этого делать. Жанна была необыкновенно красива, чудесна, прекрасна, она была благодарна Жилю и по-прежнему расположена к нему. Казалось, попроси он сейчас ее стать его женой – она согласилась бы, быстро признав себя вдовой никогда не существовавшего сьера де Армуаза. Но Жиль не хотел просить ее об этом.
Не хотел, потому что только сейчас понял, что не испытывает любви к этой замечательной женщине. В то же время любовь жила в его сердце, разрывая его на части, подобно тому, как проклюнувшиеся весной семена растений разрывают скрывающую их почву для того, чтобы выбраться на свет божий. Любовь всецело царствовала в его сердце, но это была любовь не к Жанне Деве, перед которой он приклонялся и ради которой, исполняя рыцарскую клятву, он пожертвовал Анной ле Феррон.
