Но тут что-то рядом изменилось. К нам поближе протолкался Лигоньяж. В его руках была деревянная рапира, а в глазах горел зловещий огонек.
Поймав мой взгляд, он взял свою деревянную рапиру двумя руками и, с треском сломав ее, швырнул обломки на землю.
Все кругом притихли.
Я поднялся на ноги, глядя на гасконца так же пристально, как он буравил взглядом меня, и небрежно махнул деревянным клинком:
— Выходите!
Лигоньяж вышел вперед и извлек из ножен настоящий клинок.
— Теперь вы! — сказал он.
— К дьяволу, — презрительно улыбнулся я. — Вы так и не прислали мне своих секундантов.
— Шарль!.. — устало, сквозь зубы, воскликнул Ранталь.
— Оставьте, Бертран, — попросил я, не глядя на него.
— Так я не буду с вами драться, — фыркнул Лигоньяж. — Вы не хотите доставать оружие, потому что боитесь!
— Шарль!.. — гневно воскликнула Жанна.
— Простите, мадемуазель дю Ранталь. Диана, — мягко сказал я, не оборачиваясь, — пожалуйста, отведи всех подальше.
Каррико и Фонтаж, оглядываясь, поспешили помочь Диане. Изабелла отвела в сторону Жанну.
— Ну?! — воскликнул разошедшийся Лигоньяж.
— Я вас жду, — заверил я. — Сколько можно лаять и не кусаться?
— Не на этом оружии! — сказал он с презрением.
— Вы опять забыли, что оружие выбираю я, — напомнил я не без издевки. — Но так как свое вы сломали, пусть будет это. А я останусь при своем. Или вы испугались деревянной шпильки с шариком на конце?
— Браво! — услышал я авторитетный снисходительно-одобрительный возглас вездесущего Фьери и кругом засмеялись. Это для гасконца было уже слишком.
— Негодяй! — выкрикнул он оскорбленно. — Значит, думаешь, я оставлю это безнаказанным?!.. — и как я того и ожидал, наконец ринулся вперед, чаша его печалей и терпения была переполнена.
Но пострадала от этого наскока одна лишь его коленная чашечка. Я увернулся и слегка подсек ему ногу. Возможно, это были не совсем оправданные и благородные действия, но, в конце концов, я тоже был рассержен и не собирался ни под кого подлаживаться.
Лигоньяж растянулся на траве под всеобщий хохот.
— Поднимайтесь, — велел я безжалостно.
Лигоньяж перекатился на бок и молча воззрился на меня. Однако тут же вскочил, похоже, до странности собравшись и взяв себя в руки. Он и сам понял, что эмоции ему тут не помогут. И я с интересом, отстраненно, отметил, что он может быть куда опасней чем кажется. И может быть, не стоило бы относиться к нему как к клиническому идиоту. Впрочем, так уж вышло, что я все же мог себе это позволить.
— Прошу вас, продолжим, — приглашающе позвал я.
Лигоньяж размеренно и на удивление спокойно снова атаковал. Из чего я заключил, что не так уж он и горюет из-за того, что рапира у меня деревянная. Это и впрямь было любопытно. Как и то, что он, будто, не очень-то старался. Что можно было бы объяснить и тем, что ему зазорно проявлять чрезмерную серьезность, раз я ему в ней отказываю. Или тем, что он пытался еще крепче усыпить мою бдительность.
Стоп… — подумал я. — Да ведь это, кажется, уже запущенная глухая паранойя. Я побывал когда-то в сознаниях очень многих людей, все вариации их мыслей наложили свой отпечаток на мое мышление. Но теперь — это что-то вроде взрыва? Приступа? Я перестаю воспринимать предметы такими, какие они есть, они становятся абстрактными, такими, какими только могли бы быть, теряют конкретность. Сколько в этом от естественного стечения обстоятельств, а сколько от искусственности моего состояния? — от физической потери адекватности и чуткости до психической? Или я зря этого боюсь и на самом деле все оправданно?.. По крайней мере, неуверенность лишь все ухудшает, и я начинаю еще меньше обращать внимание на реальность.
Я позволил ему сделать выпад мимо, описал небольшой пируэт, оказавшись сзади, и окликнул, предлагая развернуться, что он и сделал, даже не раздражаясь по пустякам. Странно все же… Неужели, на поверку, мы оба оказались такими хладнокровными расчетливыми тварями?
Как бы то ни было, гасконец снова нападал, задумчиво и выжидающе. И погасить мерцающий у меня в голове сигнал тревоги я не мог.
Следующим шагом я выбил у него рапиру. И разумеется, любезно посторонился. Лигоньяж терпеливо ее поднял, не обращая внимания на царящее кругом оживление.
Это чертовски настораживало. Будет ли странным, если в итоге таких насмешек у него вдруг действительно что-то получится? И можно ли будет его при этом в чем-то обвинить?
Выходит, он рассчитывает на такое мое насмешничество. И на то, что оно, по-видимому, будет долгим? Пока я не устану?
И что оно будет безопасным для него? Он ведь верно заметил, что его труп для меня крайне нежелателен. И это правда, как бы то ни было. Даже если правда и то, что мой труп ему ни в чем не поможет, если только не считать его самолюбия.
Но долго это не продлится.
Я дождался новой атаки, уклонился и, отбросив свою деревянную игрушку, от чего по сбившейся толпе зрителей прокатились испуганные и изумленные вскрики, тут же поймал рапиру Лигоньяжа за дужку. Используя инерцию, выдернул ее у него из руки, и приставил его же клинок к его шее.
— Довольно, закончим на этом игру, — сказал я холодно, с нажимом.
— Игру? — прохрипел Лигоньяж, бледнея. Я не совсем уловил, было ли больше в его голосе гнева или облегчения и затаенного злорадства. На лбу его выступили капельки пота. Значит, он все-таки опасался, что все может оказаться не игрой. И тем не менее, настаивал?
Я сделал шаг ближе, не надавливая на острие, но гасконец попятился. Еще не уверенный в том, что я делаю, я рванулся вперед и схватил его за шиворот. Ощущение от чего-то под тканью было жестким. Впрочем, все эти детали костюма, и с китовым усом, и с проволокой, и просто плотно прошитые, в любом случае были бы жесткими. Но глаза Лигоньяжа вдруг раскрылись в таком испуге, что, прекратив сомневаться, я ухватил его за воротник и резко сорвал его, потом дернул за ворот колета, под изумленные возгласы, и увидел то, что уже и ожидал увидеть. На солнце под колетом Лигоньяжа блеснула кольчуга. Вот и еще одна причина «вдумчивости» его движений. Гасконцу было тяжеловато, и пот с него катился по самой элементарной причине.
— Разумеется. Вам повезло, что это была игра.
Лигоньяж чуть презрительно скривился и снова было задрал нос, в очередной раз убеждаясь в своей священной неприкосновенности.
— Потому что мы в походе, — продолжил я. — В походе дуэли запрещены. И тот, кто ищет удовлетворения, тот его не получит. Тот, кто намеренно затеет ссору, будет расстрелян. По моему приказу. Это ясно? — Мне ответила потрясенная гробовая тишина.
