— Лейтенант! — гневно засопел Лигоньяж, оскорбленный в каких-то своих лучших чувствах.
— Истина, — с веселой мстительностью заявил Каррико, — прежде всего! Это не я сказал, а еще Аристотель! И нет ничего явного, что не стало бы тайным… э… виноват!.. Нет ничего тайного, что не стало бы явным! Воистину! Как Бог свят! Вовеки веков, да славится Матерь Божья! Во имя Отца и Сына и Святого Духа! Аминь!
Лигоньяж рефлекторно от него шарахнулся, чего Каррико, забавы ради, и добивался.
— Боже мой! — воскликнул он с мальчишеским восхищением. — А что б было, если б я вздумал сказать: «Изыди!»
Лигоньяж раздраженно пришпорил коня и помчался прочь, к концу колонны.
— Получилось! — сказал я Каррико.
Но если Лигоньяж опять, судя по всему, намерен докучать дамам… И я отправился вслед за ним.
— Стойте, Лигоньяж!
Тот с неохотой придержал коня, и, набычившись, поджидал меня.
— Что вам от меня надо?
— Да нет, Лигоньяж, это вы скажите, что вам нужно.
— От вас — ничего!
— Лжете, — сказал я резко. Он содрогнулся от возмущения и, засопев, вздернул голову. — Что это было с моим лейтенантом — подстрекательство к неповиновению?
— Вот его и спросите!
— Кажется, он уже ответил, и довольно ясно.
— Он ненавидит протестантов! — напыщенно заявил гасконец.
— Похоже, вы долго этого не замечали, что-то упорно ему втолковывая. И не ему одному.
— Что вы имеете в виду?
— Куда интереснее, что вы имеете в виду, Лигоньяж. Сейчас совсем не время сводить счеты, даже если они у нас есть.
— Даже если есть… — он похватал ртом воздух, как будто не знал, что сказать, потому что, по-видимому, по его мнению, счетов было предостаточно.
— Может вам станет легче, если я вам скажу, что по крайней мере по одному поводу спорить больше не из-за чего? Мадам де Ла Гранж собирается под венец. И вовсе не со мной.
Лицо Лигоньяжа побагровело.
— И вы еще смеете издеваться, зная, что я ничем не могу вам ответить?
— Во-первых, я не издеваюсь, а во-вторых — это отчего же не можете? Тем более что вы уже это делаете. По крайней мере, я еще никого против вас не настраивал…
— Да к дьяволу мадам де Ла Гранж! — выпалил Лигоньяж.
— Прошу прощенья, что вы сказали? — переспросил я довольно зловеще.
— К дьяволу мадам де Ла Гранж! — заорал Лигоньяж во весь голос, дрожа от ярости. На нас принялись озадаченно оборачиваться.
— Вы понимаете, что не оставляете мне выбора? — осведомился я, понизив голос. — Как бы то ни было, мадам де Ла Гранж хороший друг, и она, как-никак, дама. Возьмите свои слова обратно.
Лигоньяж набрал в грудь побольше воздуха, и взял себя в руки. По крайней мере, так казалось.
— Что ж… пожалуй, я погорячился. — Но это вы виноваты, вы меня разозлили! Я вовсе не собирался оскорблять даму. Разумеется, я не желаю ей ничего дурного.
— Хорошо, — согласился я.
— И это все? — спросил он, прищурившись, с ноткой прежней язвительности.
Я приподнял бровь.
— Вы хотите еще что-то сказать?
— Нет, вовсе не хочу! Но вам что же, довольно этого? И все?..
— Возможно, — сказал я сдержанно.
— Так я был прав! — воскликнул он торжествующе. — Вы испугались!
— Помилуй бог, чего бы это? — заинтересовался я.
— Вы не можете меня задеть! — заявил он. — Как бы ни грозились! А вы еще смеете грозиться! Хватает подлости! — Что ж, в какой-то степени он был прав. Как-то, в сердцах, я чуть не пообещал ему убить его, если он будет путаться под ногами, дал ему это понять. И впрямь, сорвался. Хоть нельзя сказать, что у меня не было причины. Этого он никогда не сможет забыть. — Вы прекрасно знаете, что моя кровь ляжет между вами и…
— И? — с холодной вежливостью продолжил я.
— Мадемуазель дю Ранталь! — завершил он, то ли мстительно, то ли с каким-то еще неведомым мне выражением.
— А-ха… — пробормотал я задумчиво, еще раз окинув его оценивающим взглядом. — Долго же пришлось ждать, чтобы вы признались.
Лигоньяж непонимающе нахмурился:
— Что значит, долго?..
— Пока Дизак не умер. С ним вы уж точно не взялись бы спорить, верно?
— Опять вы меня оскорбляете!.. — возмутился Лигоньяж.
— А вы других ни-ни, никоим образом. Даже пушинкой не заденете. Вы вообще когда-нибудь представляли себе последствия своих слов? Может быть, вот почему вам так хотелось, чтобы мы сцепились с Дизаком как можно скорее, хотя и так было ясно, что рано или поздно сцепимся. А что бы вы делали, если бы победил он?
— Бертран был бы на моей стороне!.. — выпалил он, и тут же замолчал, выпучив глаза и вскинув руки, будто хотел зажать себе рот. Теперь-то он и впрямь проговорился слишком явно. — Ах ты, дьявол рыжий!.. — прорычал он, и в этом рыке прозвучали истерические визгливые нотки.
— И что же дальше? — подначил я, пока он бесился. — Обвенчались бы и сбежали на край света? И думали бы, что он вас там не найдет? Или придумали бы что-нибудь еще, чтобы от него избавиться? Что бы, интересно, вам в голову пришло? Даже жаль, что так не вышло, интересно было бы взглянуть!.. — разумеется, взглянуть бы у меня вряд ли получилось, но моему веселью это никак не мешало, чувство юмора у нас в семействе всегда было несколько сомнительное.
Не говоря больше ни слова, Лигоньяж сдернул с трясущейся руки перчатку и швырнул ее мне в лицо. Разумеется, не попал. Я поймал ее, подумав, что прежде не раз ловил так его любимый мячик. И вообще, во всем этом было слишком много абсурдного. Я начал терять чувство реальности.
— Сдается мне, что вы в отчаянии, — заметил я любезно. — А в отчаянии люди способны на совершенно безумные поступки. Еще не поздно сделать вид, что ничего не произошло, все это просто глупо. Давайте прекратим, — я кинул его перчатку обратно, точно тем же движением, что некогда мячик, и Лигоньяж рефлекторно поймал ее.
— Ну уж нет! — опомнившись, он кинул перчатку обратно. Я снова поймал ее и опять отбросил тем же манером.
— Подумайте хорошенько. Здесь мой отряд. Что вы будете делать, если победите?
— Боитесь перед всеми опозориться?
Я снова поймал перчатку.
— Ну что ж… Вы хоть сознаете, что самоубийство — грех?
Лигоньяж насмешливо задрал нос, гордо топорща усы.
— Я не собираюсь пресекать свою жизнь собственными руками!
— А перчатку вы тоже не собственными руками бросаете?
— Я дерусь за то, во что верую, и не страшусь погибнуть! — И бросил при этом украдкой взгляд пониже моего левого плеча.
— Во что ж вы верите, позвольте спросить?
— А это уже только мое дело!
— Ну что ж, — сказал я. — Ваше, так ваше. Тогда на ближайшем привале…
