— Здравствуйте, Александр Алексеевич, — приветствовала со своей неизменной улыбкой императрица вошедшего князя.
— Здравия желаю, Ваше величество, — поклонился Вяземский и, подойдя к Екатерине, поцеловал протянутую ему императрицей руку.
— Как Ваше здоровье, князь?
— Да пока Бог миловал, здоров.
— Ну и хорошо, коли так. А то ведь дел-то у вас много. Из-за сего даже уныние бывает. Нет ли его у Вас теперь, Александр Алексеевич?
— Нет, государыня. Следуя Вашему наказу, все тревоги и огорчения я всегда оставляю у порога дворца Вашего, — улыбаясь, сказал Вяземский.
— Похвально, князь. Я не устаю всем повторять, что нельзя никогда предаваться мнительности и обидам, надо не унывать, а бороться с разными невзгодами, надеяться и верить в успех. Не так ли, Адам Васильич?
— Точно так, государыня, — подтвердил Олсуфьев.
— Тогда садитесь рядком да поговорим ладком, — показала Екатерина на обитые белым с разводами шёлком стулья и, смеясь, добавила. — Поболтаем…
А когда Вяземский с Олсуфьевым уселись, продолжила:
— Ну, коли, Вы, Александр Алексеевич, знакомы с письмом тобольского губернатора, то скажите о сем своё мнение.
— Да тут говорить много не надо, государыня. Предложение губернатора Чичерина следует принять. Ведь речь идёт о приобретении новых земель в российское владение, новых людей в российское подданство, о закреплении нашем на всех островах Алеутских, а в будущем и на матёром берегу Аляски. Промышленным людям от тамошнего пушного богатства прямая выгода, а, стало быть, и госудаству российскому. Вот Вам, государыня, моё мнение.
— Спасибо, князь. Слова Ваши меня обрадовали и убедили. Я никогда не стесняла ничьего мнения, но часто имела и имею своё собственное. Честно скажу я Вам, что к той окраине империи я относилась прохладно, полагая, что сие дело далёкого будущего, а ближайшие наши действия обращены должны быть на полуденные страны. Я и сейчас мечтаю о русском стяге на Чёрном море и о кресте на храме Святой Софии в Царьграде. Море должно быть русским, каковым оно и было, а Стамбул должен стать вновь Константинополем! Ужель я не права?
— Ещё как правы, государыня, — заговорил Вяземский. — Великое дело — утвердиться нам на Чёрном море и на Босфоре. Вновь сделать Царьград столицей православной веры нашей, а Крым присоединить к России. Да только и на Восточном океане мы тоже давно интерес имеем. Ещё государь Пётр Первый мечтал о большой земле американской, а наши мореходы ходили у тех берегов и при нём и после него.
— Мне сие ведомо, Александр Алексеевич. Знаю я и про Дежнёва, и про Хабарова, про Беринга с Чириковым… Я сама на днях читала наказ Петра Великого, собственною его рукою написанный перед самой кончиною. В том наказе повелевает он узнать: не соединяется ли где земля российская с американскою. Да велит поспешить с делом сим, ибо англичане и голландцы тоже американской землицы там искали… Ведомо мне, что наши зверобои по сей день в той стороне промышляют… Но ведь я помню и то, что совсем недавно отказала в монаршем пособии тамошней компании Постникова. Именно из-за надобности денежной на южных рубежах наших. Как же быть мне теперь?
— Всему свой час, государыня. Пусть Ваше монаршее пособие идёт туда, куда Вы его изволили направить. А купцам нашим, промышляющим у американских берегов, надо, разумею, дать свободу промыслу их и торговле с тамошними странами, особливо с Китаем. Польза от сего дела для нашего Отечества немалая.
— Да я разве против сей свободы? Вы же знаете, князь, мою любовь к России. Мне хочется, чтобы народ наш славился всеми воинскими и гражданскими доблестями, чтобы мы во всех отношениях превосходили других. Не забывайте, милостивые государи — я дочь герцога Цербстского, а сие значит — сербского. Стало быть и во мне течёт кровь славян поморских… Я давно убедилась в том, что русский народ наш есть особенный в целом свете. Бог дал ему отличные от других свойства, а, главное, красоту души.
— Ваша любовь и забота об Отечестве, о народе нашем известна и за пределами России, государыня, — сказал Вяземский. — Что же касательно денег для постройки компанейских судов, то позвольте подумать о них нам — Сенату. Вы только указ о сем свой монарший дайте.
— Александр Алексеевич, голубчик, выручайте! И можете совершенно надеяться на меня. Я же, видя Ваше угодное мне поведение, никогда о сем не забуду.
— Благодарствую, государыня.
— Указ же Сенату поручим написать Адаму Васильичу. И мы его потом вместе обсудим.
— Слушаюсь, Ваше величество, — наклонил голову Олсуфьев и что-то пометил в своих бумагах.
— Ну, а теперь, милостивые государи, — продолжила императрица, — поговорим касательно экспедиции, о коей Денис Иванович Чичерин просит.
— Подготовку её надо поручить коммерц-коллегии, государыня. Там для сего дела и нужные люди найдутся, — предложил Вяземский.
— Я с Вами согласна, князь.
— Позвольте мне слово молвить, государыня, — подал голос Олсуфьев.
— Конечно, граф. Для того и сидим тут. Говорите.
— По моему разумению надобно предприятие сие проводить тайно. Ибо о делах наших полуденных, полуночных и восточных, как и прежде, очень хотят знать англичане, французы, шведы, а особенно испанцы.
— Да, я читала о том в их газетах. Боятся они нашего присутствия на американских берегах… Так, может быть, экспедицию назовём для отвода глаз какой-нибудь ревизиею?
— Так и сделаем, государыня, — согласился Вяземский. — Пошлём в Сибирь только офицеров в небольшом числе. Остальных же нужных людей пусть наберут в Тобольске, Иркутске или Охотске.
— Да будет так, Александр Алексеевич. Прошу Вас денег для сего дела не жалеть… Даст Бог, прирастёт Отечество наше ешё и Русской Америкой, умножится народом и богатством той землицы. Ничего другого я не желаю для страны, в которую привёл меня Господь.
Екатерина поднялась с кресла, что означало для собеседников окончание разговора. Её голубые глаза светились радостью и какой-то лукавой весёлостью.
— Указ об экспедиции в коммерц-коллегию я сочиню сама, — сказала императрица, — и вы увидите, милостивые государи, что я люблю ещё нераспаханные страны… А теперь, вы уж извините, мне надобно прибраться для приёмов. Мои дамы меня уже, наверное, заждались… До свидания, Александр Алексеевич. В понедельник жду Вас с докладом, — и Екатерина протянула Вяземскому руку для прощального поцелуя. — Да, вот что я ещё сейчас вспомнила, друзья мои:
«…Колумбы Росские, презрев угрюмый рок,
Меж льдами новый путь отворят на восток,
И наша досягнёт в Америку держава»…
Кто сие написал? Скажите-ка.
