На мгновение он сжал мое плечо, когда мы уже сидели верхом в тени деревьев, а остальные выстраивались за нами в колону по двое. В отдалении, абсолютно черные на пурпурном фоне ночного неба, вырисовывались контуры цитадели Джханси и города, простершегося у ее подножия. Ильдерим вглядывался в них блестящими глазами — я так четко помню этот момент: теплый мрак, запах индийской земли и лошадиного пота, скрип кожи и мягкий топот копыт. Я вновь подумал об ужасах Джокан-бага — и о рани, этой прекрасной девушке, там, на своих качелях, в увешанном зеркалами дворце, с мягкими коврами и драгоценной мебелью — пытаясь убедить себя в том, что все это принадлежит одному миру.
— Одного мертвого мятежника и нескольких лошадей недостаточно, чтобы расплатиться за Скин-сагиба и остальных, — проворчал Ильдерим. — Нужно больше, намного больше. Ну что — в Канпур? Рысью — марш!
Он говорил, что это займет не более четырех дней, но за это время мы едва успели добраться до Джамны за Хаминпуром, поскольку, по моему совету, держались в стороне от больших дорог и старались двигаться лишь мимо небольших деревушек и бедных ферм. Но даже здесь были видны следы разорения, охватившего эту землю. Мы проезжали поселки, еще дымящиеся после пожара, почерневшие руины с разбитыми стенами, трупы людей и животных, валяющихся там, где они были застрелены или разорваны на части. Несколько раз нам попадались отряды мятежников, все, как и мы, направляющиеся к северу. Это заставило меня подумать, правильный ли путь мы избрали, но я успокаивал себя, что в более многочисленной компании ехать безопаснее — пока утром четвертого дня Ильдерим не разбудил меня, кипя от ярости сообщением, что восемь человек из нашего отряда ускользнули ночью, оставив нас только с Мухаммед-дином и Рафиком Тамваром.
— Это все продажный вор, ублюдочный сын кабульской шлюхи Шадман-Хан подговорил их! — Ильдерим весь кипел от гнева. — Он и этот навозный жук Асаф-Якуб, который нес караул на рассвете — они бросили нас, украв весь провиант и фураж!
— Ты полагаешь, что они собираются присоединиться к мятежникам? — воскликнул я.
— Нет! Если бы это было их целью, мы бы с тобой не дожили до рассвета. Нет — они решили заняться своим делом — то есть грабежами и мародерством! Я должен был об этом догадаться! Разве я не видал, как Шадман-Хан жадно облизывал свои разбойничьи губы, когда вчера вечером мы проезжали мимо покинутых бунгало? Он и остальные видят в этом разоренном краю больше возможностей набить свои карманы, нежели для честной службы, согласно присяге. Они снова станут бандитами — такими же, как и были, когда Сиркар в недобрый час призвал их на службу. А награбившись вдоволь, они вновь уйдут за северную границу — у них даже не хватит духу стать честными мятежниками!
И он презрительно сплюнул.
— Никогда не верь человеку из племени африди, — философски сказал Тамвар. — Я знал, что Шадман — бадмаш с того самого дня, как он пришел к нам в отряд. По крайне мере, они оставили нам наших лошадей.
Все это было для меня слабым утешением — в окружении одиннадцати отличных всадников я чувствовал себя почти в полной безопасности, но теперь их число сократилось до трех — и только одному можно было доверять — так что я снова почти дрожал от ужаса.
Однако теперь, когда мы забрались так далеко, нам ничего не оставалось, как двигаться дальше. До Канпура оставалось не более дня езды, а в лагере Уилера мы могли бы чувствовать себя в полной безопасности. Больше всего меня беспокоило то, что чем ближе мы подъезжали, тем выше была вероятность встретить значительные силы мятежников. Это подтвердилось, когда через несколько часов после подъема солнца мы услышали очень отдаленный гул канонады. Чтобы напоить лошадей, нам пришлось остановиться у колодца; дорога здесь по обоим краям густо поросла лесом. Ильдерим при этих звуках насторожился.
— Канпур! — пробормотал он, — что же может означать эта стрельба? Неужели Уилер-сагиб в осаде? Наверняка…
Прежде чем я успел ему ответить, раздался стук копыт и не далее чем в двухстах ярдах впереди нас показались три всадника; я едва узнал в них туземных кавалеристов, а значит, скорее всего — мятежников, когда вдруг разглядел их преследователей — и издал вскрик облегчения, так как впереди их мчался белый офицер с поднятой саблей и что-то кричал. За его спиной виднелся целый кавалерийский отряд, но у меня не было времени разглядывать их — я присел у обочины, выхватил свой кольт и навел его на ближайшего из беглецов. Затем я выстрелил — его конь сделал гигантский скачок и рухнул в пыль; двое его товарищей хотели было свернуть и скрыться среди деревьев, но одна из лошадей споткнулась и сбросила своего седока, так что только одному удалось пробиться к лесу, а группа преследователей уже ломилась сквозь кусты вслед за ним.
Остальные окружили оставшихся двоих, а я бросился к ним, крича:
— Ур-ра! Браво, ребята! Это я — Флэшмен! Не стреляйте!
Теперь я видел, что большую часть из этих кавалеристов составляли сикхи,[146] хотя среди них виднелось, по крайней мере, с полдюжины белых лиц, уставившихся на меня, по мере того как я подбегал; вдруг один из них выхватил свой револьвер.
— Ни с места! — прорычал он, — брось свой пистолет — и поживее!
— Нет, нет! — кричал я, — вы не поняли! Я — британский офицер! Полковник Флэшмен!
— Дьявол — вот ты кто! — британец переводил взгляд с меня на Ильдерима и обратно. — Выглядишь очень похоже. А это кто — герцог Кембриджский?
— Это — риссалдар иррегулярной кавалерии. А что касается меня, старина, то веришь ты или нет, но под этой бородой и местными тряпками скрывается полковник Гарри Пэджет Флэшмен — о котором, смею предположить, ты кое-что слыхал? — я едва мог говорить от слабости, вызванной волной облегчения, все протягивая ему руку.
— Ты похож на чертового панди,[147] — заметил он, — держись-ка от меня подальше!
— Да ладно, ты и сам не похож на конногвардейца, — сказал я, смеясь. Впрочем, таким был не он один — в отличие от сикхов, которые выглядели по-настоящему угрожающе, их белые спутники представляли собой самую странную толпу, какую только можно себе вообразить, одетую в обрывки мундиров дюжины полков, а сбруя — сплошное старье. Некоторые из них носили пуггари, другие — тропические шлемы, а на голове одного белобородого толстяка в едва сходящемся фраке, торчала соломенная шляпа. Все они были грязными и небритыми после нескольких недель, проведенных в седле, и единственное, чего у них было вдосталь — так это оружия: пистолеты, карабины, сабли, ножи за поясом, а у одного-двух были даже копья для охоты на диких свиней.
