— В обход — и к тому же без носильщиков?
Паула, слегка дрожа, перевела взгляд с Нирины на свои ноги, которые все еще были похожи на красные куски мяса. Так как у нее не было сандалий, она ходила в чулках, но каждый раз, когда она садилась, она снимала чулки, чтобы на стопы попадал воздух.
— В обход — почему это? — повторила она.
— Это река крокодилов. И это фади.
Мортен саркастически рассмеялся. Теперь он снова шепелявил, как было привычно для Паулы.
— Поэтому нет ни лодок, ни моста, и никто не сможет переправить нас на другой берег, — объяснил Вильнев. Затем он с улыбкой добавил: — А плыть при таких обстоятельствах нет смысла.
— Почему бы нам, в таком случае, не построить лодку? — спросила Паула.
— Нельзя. — Нориа скрестила руки на груди. — Лодка нарушит покой наших предков.
— Мои предки здесь не плавают. — Мортен покачал головой, затем посмотрел на Паулу. — «Но Ты отринул народ Твой, дом Иакова, потому что они многое переняли от востока: и чародеи у них, как у Филистимлян, и с сынами чужих они в общении». Исаия 2, 6. — На этот раз фраза прозвучала совсем как раньше. — Нам не стоит принимать это так близко к сердцу.
Нориа развернулась и ушла, не сказав ни слова.
— Она нам нужна, без нее мы потеряемся.
Паула надела чулки и встала, чтобы поговорить с Нориа. Смена положения совсем не понравилась Нирине, и он начал плакать. Паула погладила его по спине, но он плакал все громче. Она положила его себе на плечи и успокаивающе похлопала по спине, пытаясь догнать Нориа. Но ей сложно было идти вперед, учитывая состояние стоп и плач Нирины.
Нориа остановилась на пригорке, откуда было видно реку, и стала смотреть на священный водоем своих предков, отвернувшись от тяжело дышащей Пауле.
— Должно быть, все это просто невыносимо для вас, — сказала Паула и заметила, что ее отношение к Нориа изменилось. «Ты погубила ее возлюбленного, и вот ты уже лучше к ней относишься. Какая же ты жалкая лицемерка! — отозвался ее внутренний голос. — Браво!»
Нориа молчала. Паула проследила за ее взглядом на реку и, присмотревшись, увидела крокодилов, которые медленно передвигались под коричневой поверхностью воды. Можно было различить только их маленькие ноздри и янтарно-желтые глаза. У Паулы по спине пробежали мурашки: это были большие, очень большие крокодилы. Они обратили свое внимание на Нориа.
— Конечно же, моя жизнь до настоящего момента значительно отличалась от вашей, но, несмотря на это, я вас понимаю.
Нориа фыркнула.
— Да, действительно, с одной стороны — миссионеры, которые вас воспитали, с другой стороны — мир, из которого вы родом. Это действительно сложно соединить друг с другом.
Паула взглянула на Нирину, который спокойно лежал у нее на руках и с интересом смотрел на нее. «С Нориа поступили так же, как и с Нириной, выбросили ее в реку с крокодилами», — подумала Паула и вдруг вспомнила о своих родителях. Насколько сложно ей было с матерью, и с какой любовью ее баловал отец! Откуда она могла знать, что чувствует человек, от которого отказались? Даже если учесть, что ее муж чуть было не погубил ее, она не имела ни малейшего понятия о том, что пришлось пережить Нориа в детстве. Она хотела быть честной с Нориа, даже если это было нелегко. Паула кашлянула несколько раз.
— Нет, вы правы, извините меня, Нориа, я понятия не имею, как вы себя чувствуете, но я хотела бы, чтобы вы знали: мне жаль, что Ласло мертв.
Она продолжала говорить, потому что ей обязательно нужно было найти подход к Нориа.
— Это произошло просто так, на ровном месте. Он хотел только достать джекфрут с дерева, мы и секунды не думали о том, что это может быть опасно. Вы действительно считаете, что это произошло из-за того, что я нашла Нирину? — Паула не знала, что ей еще сказать.
— Нет. — Нориа сняла груз с плеч Паулы. Она облегченно вздохнула, но Нориа продолжила: — Мы никогда не узнаем, связано ли это с ним; возможно, случилось что-то другое. — Нориа говорила медленно и хрипло. — Ласло повернулся к нам спиной, потому что его позвали предки. Они, конечно же, скучают по молодому, красивому, сильному мужчине. — Нориа повернулась к Пауле. — Все эти дряхлые старики из вечности завидовали мне и радости, которую приносил мне Ласло. — Нориа вытерла слезы и улыбнулась. — И я их хорошо понимаю.
Паула улыбнулась ей в ответ. Но вдруг на лице Нориа улыбка застыла и превратилась в порицание.
— Предков я понимаю, а вас нет. Вам недостаточно того, что вы устроили? Вы нарушили фади, и, если вы еще один нарушите, мы все умрем. — Она указала на крокодилов. — Здесь живут голодные предки. И я думаю, что они испытывают особый голод по отношению к Нирине, которого они ждут уже несколько дней. Я думаю, ваша семья ищет смерти.
— Ерунда!
— Ваша бабушка была такой, она не слушала советов.
Паула почувствовала, как ей в голову ударила кровь.
— Что вам известно о Матильде?
— Ничего. — Нориа встала и посмотрела на нее. — Я не знаю ничего о вашей бабушке, я просто полагаю, что для европейца это очень смелое решение — жить здесь, на северо-востоке Мадагаскара.
Нориа еще никогда не смотрела Пауле в глаза так демонстративно — она врет, Паула была в этом уверена. Что-то здесь было не так.
— Если европейцы не умирают от малярии или чумы, то погибают от проказы. Что вам вообще здесь нужно? Вы вторгаетесь в нашу страну, разрушаете все: людей и традиции. — Нориа покачала головой. — Вы даже заражаете нашу королеву своими смехотворными идеями о Боге. Ну хорошо, мне все равно, пойдемте обратно. Посмотрим, что происходит.
— А потом — мы построим лодку?
— Если вам так хочется умереть.
Нориа двинулась назад. Паула снова похромала за ней с Нириной на руках. Если она была так против того, чтобы перейти эту реку, почему она тогда просто не оставит этих глупых европейцев, что удерживает ее? Может, надежда получить платье Паулы? Нет, Нориа была единственной из них, кто мог вернуться и откопать сундуки. Должны быть другие причины. И почему она упомянула о бабушке Паулы, а потом сделала вид, что имела в виду европейцев в целом?
Когда Паула с Нириной наконец вернулись к остальным, которые, несмотря на жару, все еще сидели вокруг костра, между Мортеном, Вильневом и Нориа разгорелся спор. Паула присела, сразу же сняла чулки и посмотрела на свои ободранные стопы, прислушиваясь к ним.
Мортен был непривычно вспыльчив.
— Однодеревка! Это же просто безумие — чтобы соорудить нечто подобное, нам понадобятся годы. Не говоря уже о том, что у нас нет инструментов, чтобы вырезать ее.
