Лицо Нориа было похоже на каменную маску, но из глаз ее текли слезы.
Было тихо, Паула слышала только свое дыхание: никаких насекомых, птиц, никакого шуршания, плеска воды — ничего, только их дыхание.
— Это… — начала Нориа, и у Паулы было такое ощущение, что она борется с собой и хочет довериться ей.
В этот момент дронго каркнул и улетел.
Нориа замолчала, вытерла слезы с лица и наклонилась за связкой волокон. Она водрузила связку себе на голову, оставила Паулу и без всяких комментариев пошла обратно к реке.
Паула посмотрела ей вслед. «Неважно, — подумала она, — неважно, что все это значит, нам нужно идти вперед». Она опустилась на колени, чтобы собрать оставшиеся волокна, и уловила аромат, который уже был ей знаком. Дымный, древесный, чувственный аромат с табачной ноткой. Аромат черной амбры.
Амбалавау, утро 12 августа 1856 годаМоя дорогая Флоренс!
Отец Антоний весьма удивился, когда я вчера вышла к нему с оружием. Он вернулся, потому что на него напали по дороге в Анталаху, он хотел одолжить одно из моих ружей и переодеться. В сутане он очень провоцирует местных жителей. Я дала ему две ламбы, но это не очень изменило цвет его кожи. Он всю ночь уговаривал меня отправиться с ним, но мое решение оставалось твердым: я буду ждать Эдмонда здесь, иначе как мы сможем найти друг друга? Но все, что я хочу передать тебе, я отдам отцу Антонию, чтобы не рисковать. Это снова означает, что мне нужно поторопиться, потому что он отправится в путь, как только проснется. К счастью, он не отказался от рома, которым я его угостила, он был слишком взволнован, чтобы заснуть.
Ты уже и сама, наверное, догадалась, что именно я придумала, чтобы отомстить за Эдмонда. Разумеется, отец Антоний об этом ничего не знает, он понятия об этом не имеет, и я позабочусь о том, чтобы он не прочитал об этом здесь, иначе он может решить не передавать мое письмо. Поэтому я запакую его в парафинированную бумагу, а затем спрячу в переплет моей книги рецептов, где ты сможешь его найти, если будешь часто браться за переплет.
Итак, монсеньор Тартюф Бомон утверждал, что его семейные драгоценности были украдены, значит, так я и сделаю, не больше и не меньше.
Это была детская игра: высокомерие богачей сделало их беспечными. Я воспользовалась празднованием Рождества, на которое плантаторов пригласила в гости хорошо знакомая им семья. Они оставили присматривать за домом только старого глуховатого Жака, старшего друга Эдмонда, проявлявшего отеческую заботу о нем, — одного из множества его друзей. Все слуги были расположены к нему, все любили его.
Я связала Жака и заткнула ему рот кляпом, чтобы его не обвинили в ограблении, потом он расскажет, что на него напали бандиты. Все шло по плану. Я поспешила в спальню мадам Бомон и опустошила ее шкатулку с драгоценностями — где они находились, я знала, а замок мог взломать даже идиот.
Но я не учла маленького принца, который вдруг вылез из-под кровати своей матери и увидел, как я складываю в свою дорожную сумку последние тяжелые золотые цепочки. Я уверяю тебя, их было очень много — и большинство из них, конечно же, были куплены на доходы, которые Бомон получал от ванили — ванили Эдмонда. И вот мы стояли, маленький мальчик и я, и смотрели друг на друга. Я совсем забыла о нем, да и зачем было оставлять этого избалованного ребенка дома на Рождество? Затем я узнала, что он поссорился с отцом, потому что отрезал кошке хвост и, боясь наказания, спрятал его. Такой поступок многое говорит о характере этого маленького изысканного господина, не так ли? Обычно мать везде искала его и уговаривала поехать с ними, но именно в этот день отец решил наказать его в пример другим, и поэтому они уехали без него.
Я думала недолго. Довольно грубо оттолкнув Луи в сторону, я как можно быстрее побежала оттуда.
К счастью, весь Реюньон находился в рождественском упоении и никто не был в состоянии сразу же отправиться на поиски. Это обеспечило мне преимущество, которое я использовала, чтобы арендовать лодку. Поездка на Мадагаскар была очень неспокойной, несколько раз я опасалась за свою жизнь, но наконец мы добрались до северо-востока Мадагаскара. Еще с тех времен, когда мы жили у пиратов, я знала, что влажный климат идеален для выращивания ванили. В Туамасине, или Таматаве, как французы называют портовый город, я встретила Лабора, единственного фаворита королевы, который пользовался немыслимыми привилегиями. Он продал мне участок своей земли, тот, на котором я сейчас живу. Сначала он не решался, поскольку боялся, что местные что-то предпримут в отношении меня. Но украшения из шкатулки Бомона и один из моих особенных парфюмов убедили его. До меня дошли слухи, что он все подарил Ранавалуне, что усилило его положение при дворе. С тех пор я спокойно работаю здесь и жду, что Эдмонд выйдет из тюрьмы и приедет ко мне.
Ожидание — это, наверное, не совсем правильное слово, потому что оно звучит как-то пассивно, а это точно не обо мне. Я не только выращиваю ваниль, которая, хотя и растет сама по себе, но, как ты уже знаешь, требует много сил в процессе опыления и высушивания. Также я начала работать над моими рецептами парфюмов. И, поскольку мне здесь очень не хватает многих европейских растений, я изучаю окрестности, чтобы найти другие растения, которые придадут моим парфюмам особенную нотку. И я все время нахожу интересные экземпляры, но сохранить их запах удается с трудом. Однако я продолжаю поиски. Потому что мой план состоит в том, чтобы увековечить нашу с Эдмондом любовь, а как это лучше сделать, если не с помощью уникального парфюма? Я хотела создать парфюм такой же, как наша любовь: полный контрастов, страсти, грусти, сладкий и нескончаемый. Сначала я думала назвать его по фамилии Эдмонда — Альбиус, что на латыни означает «белый», «Passion Blanche» [9] , но затем случилось невероятное, и я поняла, что название «Vanille d’Or» [10] намного лучше.
При дистилляции померанцевых цветов водой получают эфирное масло померанцевых цветов, или неролиевое масло. Для этого используются цветы так называемого горького апельсина, Citrus Aurantium amara L., так как из цветов сладкого апельсина получается масло с более слабым, не таким изысканным ароматом: португальское неролиевое масло.
Пять дней прошло после того, как Паула пела с дронго, и плот уже был готов. Ее стопы заживали, но она тем временем стерла до крови руки плетением волокон. Однако оно того стоило, потому что у них с Нориа получились прочные канаты, которыми можно было прикрепить друг к другу трубчатые стволы бамбука.
