Дверь скрипнула, и перед его глазами появился невысокий пожилой мужчина с большой плешью.
— Приветствую тебя, господин, — сказал он осторожно, заметив, что тот проснулся.
— Где я? — тупо спросил трибун.
— В доме Квинта Валерия Сабина, твоего покойного дяди, господин, — ответил мужчина.
— Как я сюда попал? — изумился Сабин, в голове которого чуть-чуть прояснилось. Но только чуть-чуть.
— Под утро тебя принесли в носилках. Рабы сказали, что они из фамилии Нерона Друза.
— А... — вспомнил Сабин вчерашнюю попойку. — Понятно. Позови управляющего.
— Я управляющий, — ответил мужчина. — Меня зовут Софрон. Ты, наверное, хочешь ознакомиться с документами и получить финансовый отчет?
— Да какой там отчет, — махнул рукой Сабин и приподнялся. — Я сейчас хочу только холодной воды.
— Сию секунду, — засуетился управляющий.
— Подожди. Который сейчас час?
— Да уж к полудню идет.
— Проклятье, — выругался Сабин. — А мои доспехи вчера принесли?
— Да, господин, — ответил Софрон. — Они вычищены и смазаны.
— Хорошо. Распорядись, чтобы приготовили ванну. Холодную. И лошадь найди. Мне нужно ехать.
— А документы, господин? — удивился управляющий. — Ты же должен оформить наследство...
— Потом, — отмахнулся Сабин. — Не до этого сейчас. Когда вернусь, все и сделаю.
— Слушаюсь.
Софрон убежал.
Спустя час, слегка освеженный холодной водой и кубком сильно разбавленного вина, Сабин уже скакал по камням виа Аврелия, все еще мучаясь головной болью и приступами ревности. Но в общем он был настроен довольно оптимистично. Дела идут очень удачно. Цезарь наверняка не забудет его услуг. И вчерашний бедный трибун получит все: жезл префекта, деньги, власть, положение в обществе и руку правнучки Августа. Вот только бы еще не болела голова...
Тиберий все-таки не выдержал. Ему так хотелось насладиться своим триумфом, что, несмотря на просьбу цезаря, переданную ему Сабином, и совет Фрасилла немного повременить, он вечером направился в покои своей матери Ливии. При нем была копия письма Августа, собственноручно им переписанная.
Итак, в тот момент, когда Друз и Сабин входили в триклиний, где весело пировали Аппий Силан и его гости, Тиберий входил в комнату императрицы.
Ливия встретила сына не очень приветливо. По его лицу она сразу поняла, что произошло нечто крайне важное. И крайне для нее неприятное — тусклые бесцветные глаза Тиберия светились торжеством, а на бледных губах играла зловещая улыбка.
— Здравствуй, матушка, — сказал он, как обычно, растягивая слова. — Надеюсь, тебе уже лучше и боли в ноге прекратились.
— Спасибо, сын, — сухо ответила Ливия. — Мне приятна твоя забота обо мне. Что ж, это справедливо — я думаю о твоем благополучии, а ты должен думать о моем, не так ли, Тиберий?
— Вот именно, — буркнул сын, без приглашения усаживаясь на табурет. — Как раз о нашем благополучии я и хочу поговорить.
Лицо Ливии — сморщенное, желтое — еле заметно напряглось; острые глаза уперлись в Тиберия.
— Слушаю тебя, — спокойно сказала женщина.
— Для начала, — заговорил Тиберий, с натугой двигая челюстями, — я бы хотел задать тебе один откровенный вопрос. И услышать на него откровенный ответ.
— Задавай, — невозмутимо произнесла императрица. — Ты же знаешь — от тебя у меня нет тайн.
Тиберий собрался с духом и посмотрел ей прямо в глаза. Даже ему, полководцу, который провел множество кампаний и не раз смотрел смерти в лицо, стало не по себе.
— Скажи мне, — с трудом произнес он, — ты имела отношение к ссылке Агриппы Постума?
Ливия пожала плечами.
— На этот счет был цезарский указ. Если ты забыл его, я могу приказать принести из архива копию.
— Я просил отвечать откровенно, — заметил Тиберий. — Ладно, поставлю вопрос по-другому: были ли справедливы обвинения, предъявленные Постуму?
Ливия пожевала губами, собираясь с мыслями.
— В какой-то степени, да, — ответила она наконец.
— А в какой степени? — настаивал Тиберий.
— Скажи мне, сын мой, — с укором произнесла императрица, — почему ты заставляешь меня отвечать на подобные вопросы? Ты же знаешь — все, что я делала, было лишь во благо тебе и Риму.
— А потому, — взорвался Тиберий, — что скоро такой же вопрос тебе задаст суд! И я хочу, чтобы ты была готова к этому.
Слова сына потрясли Ливию, но она огромным усилием воли взяла себя в руки и спросила с прежней невозмутимостью:
— Вот как? Не перегрелся ли ты на солнце, милый Тиберий? Я — перед судом? Такое только в горячке может привидеться. Уж— не болен ли ты, как и бедняга Постум?
Самообладание матери вывело Тиберия из себя. Он выхватил из внутреннего кармана копию письма Августа и почти швырнул свиток пергамента матери на колени.
— Почитай-ка вот это. А потом поговорим.
Ливия небрежно взяла свиток двумя пальцами и брезгливо оглядела его, словно дохлую мышь.
— Что это? — спросила она спокойно, видя, что сын в бешенстве, и желая еще больше завести его. — Ода в мою честь? Неужели ты сам написал это, Тиберий?
— Это написал твой муж! — рявкнул тот. — И оставь свои неуместные шуточки. Тебе сейчас впору думать, как спасти свою жизнь.
Ливия презрительно улыбнулась одними губами.
— Вижу, ты продолжаешь заботиться обо мне, — сказала она с издевкой. — Ладно, если хочешь, я прочту это.
Она развернула свиток и пробежала глазами первые строчки. Ей все стало ясно, дальше читать не было смысла.
Императрица подняла голову и посмотрела в глаза сына.
— Ну и что? — спросила она спокойно.
— Как — что? — опешил Тиберий. — Не прикидывайся, пожалуйста. Цезарь теперь знает, что Постум был осужден несправедливо. И знает, кто несет за это ответственность. Как он поступит, по-твоему?
— Прежде всего он посоветуется со мной, как делает это вот уже пятьдесят лет, — с достоинством ответила Ливия. — Он один знает, сколько сил я отдала становлению нашего государства. Он любит меня, ценит меня и верит мне.
Тиберий ухмыльнулся.
— Любит — да, ценит — может быть, но вот верить тебе он теперь не будет, это точно. Да как ты не поймешь: если Агриппа Постум вернется в Рим, то первым делом он предъявит тебе обвинение в клевете. И тебе придется отвечать перед судом. На сей раз ты не сможешь отвертеться. Цезарь просто обязан будет удовлетворить просьбу внука. И не строй иллюзий — суд признает тебя виновной. Доказательств — как явствует из письма — более, чем достаточно.
— Я в этом не уверена, — ответила Ливия невозмутимо, хотя внутри у нее все клокотало. — Но даже если так, мне ничего не грозит. Я скажу, что действовала в интересах государства, принесу свои искренние извинения Постуму, и цезарь со слезами на глазах заставит нас поцеловаться в знак примирения. Вот и все. Не позволит же Август учинить расправу над своей женой, с которой...
