Кстати, Борис Годунов за все время так и не сделал ни малейшей попытки подъехать ко мне, не говоря уже о том, чтобы заговорить. Только раз, в самый первый вечер, стоя за спиной Иоанна, он, улучив момент, выразительно приложил палец к своим губам, давая понять, чтобы я помалкивал о нашем знакомстве. Я согласно кивнул в ответ. Вот и весь наш разговор. А может, подходил, да я спал? Не знаю. В любом случае винить парня – дескать, струсил – не берусь. И кто ведает, не исключено, что, если бы кто-то дознался, хуже от этого стало бы не только ему – знается с земщиной, невзирая на свою клятву и царский запрет, – но и мне самому. С царя станется – раз беседуют, значит, сговор. Ну а дальше по накатанной схеме: «Ну-ка разберись, Малюта, о чем они шептались!» Своего зятя Григорий Лукьянович, может, и отмажет, а вот меня…
Нет, все правильно Борис сделал. Как раз тот случай, когда холодная расчетливость может обернуться гораздо большим добром, нежели сердечная приветливость. И вообще, с волками жить – по-волчьи выть. Разумеется, если ты вообще хочешь жить.
А еще мне запомнилась тишина, наступившая как-то вдруг, неожиданно. Мне это показалось настолько диким, что я тут же вскочил на ноги, охнул и шмякнулся обратно на землю.
– Что, выспался? – благодушно спросил меня Балашка, выглядевший на удивление свежо и бодро, будто весь вчерашний день не он, а кто-то другой скакал со мной бок о бок. – Ты уж прости, будить не стал, перед тем как к государю идти.
– Зачем? – тупо спросил я.
– Он, вишь ты, вместе со всем опричным войском к Александровой слободе подался, а мы тут покумекали да надумали остаться, поглядеть, какого цвета татарские потроха, вот и попросились оставить. Я так помыслил, что и ты тоже не откажешься, вот и решил за тебя. Али не надо было?
– Надо, – кивнул я, начиная приходить в себя. – А мы что, впятером эти потроха разглядывать станем?
– Не-э, – протянул Балашка. – Прочих подождем. Вот полки подойдут, тогда уж близ Москвы вместях со всеми крымчаков и встретим.
– А раньше? – осведомился я.
– Раньше никак. Ежели без обозов, одними конными наперерез… – прикинул он. – Да, тогда чуть раньше поспели бы, но наши воеводы так не сделают, потому опасно оно, а они судьбу за уд дергать не желают, чтоб длани не оторвало, – не в тех летах. Были б помолодше, навроде меня, глядишь и насмелились бы, а так…
– А до Москвы далеко? – спросил я.
– А тебе оно на кой? – полюбопытствовал Балашка.
– Дело у меня там. – Я сел, морщась от боли.
Ныло все тело сверху донизу, даже то, что ныть вроде бы не должно. Боль была разная – где-то тянуло, где-то ломило, словно кто-то невидимый жамкал меня могучими руками, собираясь сварганить себе большую отбивную для богатырского завтрака. Жарить он меня не стал, наверное найдя менее костлявый объект, и на том спасибо, но приготовил к сковородке основательно.
– А-а-а, – понимающе протянул Балашка, и лицо его как-то сразу поскучнело. – Тогда конечно. Хотя я забыл – ты ж фрязин, так чего тебе тут делать.
– У меня мама русинка, – поправил я его. – И ты не подумай чего, вернусь к сроку! – горячо заверил я. – Татар много, так что на мою саблю тоже работенки хватит.
– Ну-ну, – равнодушно протянул Балашка, безучастно глядя на пламя костерка.
– Ты, паря, зря это, – подал голос Пантелеймон. – Я его знаю. Он слово завсегда держит. Вона какую дорогу из Пскова осилил и не куда-нибудь подался, а прямиком к князю.
– Коль сказал, что возвернется, стало быть, беспременно возвернется, – поддержал старого ратника кто-то из сидящих подле.
«А это еще кто за меня вступился?» – удивился я и, приглядевшись, чуть не ахнул – остроносый. Как бишь там он себя назвал? Осьмуша, кажется. Точно, Осьмуша. Это его так прозвали якобы за то, что он – восьмой в семье. Вот уж от кого не ожидал получить поддержку.
«Может, он и впрямь ничего, кто его знает», – подумалось мне, но тут Осьмуша повернулся и усмешливо подмигнул. Усмешка была неприятная. Было в ней что-то заговорщическое и в то же время подленькое, словно он давал понять, будто разгадал мой тайный замысел, но бояться мне не надо, потому что он об этом не скажет. Никому.
«Своих не выдаю», – было написано в его глазах.
«Тамбовский волк тебе свой», – зло подумал я и, с трудом встав на ноги, твердо повторил:
– Обязательно вернусь. Мы еще повоюем… плечом к плечу.
Балашка тоже встал, внимательно поглядел на меня, словно оценивая, и негромко проронил:
– Верю.
И улыбнулся.
А я поплелся седлать коня. Хорошо, что сердобольный Пантелеймон не удержался и помог. Без него я черта с два сумел бы затянуть ослабевшими руками – почему они у меня ныли вместе со всем телом, я так и не уразумел, – подпругу и как пить дать свалился бы с поехавшего набок седла уже после получаса езды. А может, и раньше, как знать.
Слово же, данное Балашке, я сдержал лишь наполовину. Так получилось…
Глава 14
Как и предопределено
Нет, вы не подумайте чего. Поспел я в срок, и даже раньше, а вот плечом к плечу не вышло. В другом месте он был, в большом полку, у Бельского, а я рядом с Воротынским.
Но вначале мне предстояло найти подворье Долгорукого и убедить Андрея Тимофеевича хватать Машу за руку и бежать из Москвы. По пути в столицу я успел заглянуть в Замоскворечье. Попал вовремя – еще день, и Глафиру, хозяйку уютного домика, мне бы застать не удалось. С предупреждением я запоздал – сообразительная пирожница сама почуяла, что дело худо, и как раз заканчивала закапывать весь свой нехитрый медно-железный скарб и прочие ценности. Рано поутру она собиралась отправиться в Москву, под защиту крепостных стен. Пояснив ей, как отыскать подворье князя Воротынского, и пообещав предупредить о ней дворского Елизария, чтоб нашли местечко для ночлега, я двинулся дальше, по пути ломая голову и кляня себя на чем свет стоит, что забыл спросить, где и у кого Андрей Тимофеевич собирался остановиться, а теперь вот гадай, как дурак, – то ли у родичей, то ли у него тут имеется свой терем.
Была надежда на Воротынского – может, они заехали к нему, ведь он тоже вроде бы родственник, а Маше вообще приходится дедом. Правда, двоюродным, но здесь это котируется чуть ли не на одном уровне с родным. Ну пускай не заехали, но хоть известили о своем приезде. А если и нет, то была у меня уверенность, что Тимоха не подведет и тем паче не струсит, решив удрать куда подальше. Насколько я успел узнать его характер, своим словом стременной дорожил – раз обещал вернуться на подворье к Воротынскому сразу после их доставки на место, значит, так оно и будет. Однако Тимоха тоже не появлялся. Получается, что они вообще не прибыли? Странно. Уж не случилось ли чего в пути?
