— Я с вами! — сказал Сидни. И ясно было, что слово его — кремень.
Кальвинисты принялись переглядываться. Д’Обинье выставил палец, весело считая.
— Раз, два, три, четыре, пять… Так! Есть и на мою долю! А где де Флеррн?
— У него еще какие-то дела, — сказал я равнодушно.
— Отлично, — кивнул д’Обинье. — Пятый не в счет, совестно… столь благородные седины… Что ж, не будем терять времени, чем быстрее мы установим, какой формы земля, тем лучше для священной Истины, плодоносящей лучше, как и всякая женщина, с совлеченными покровами!..
— Охальник!.. — с удовольствием расхохотался Роли.
Д’Обинье снова лукаво подмигнул и высунул язык.
— Если бы Бог этого не хотел, он не создал бы женщин!
— И Истину, — чопорно прибавил Сидни.
— Вперед! — провозгласил весело Роли. — Кстати, куда?..
Грязноватый двор и впрямь был почти пустынен. Одинокий зеленщик быстро выбросил гнилье из своей тележки на землю и, грохоча ею, скромно поспешил удалиться. Одной стороной двор примыкал к монастырю, но не возле ворот, где постоянно толкутся нищие, а чуть в стороне, где последние обычно делили добычу, и к тому же, двор постоянно использовался для того, для чего мы сюда пришли. Сюда вели два пути — один через арку со стороны улицы, другой, вдоль стены, к воротам монастырям, где всегда можно было найти прибежище, если вдруг появлялась городская стража, что она, впрочем, делала не так часто, разве что по большим праздникам, да и то больше в погоне за взяткой.
Хотя, кажется, у нас как раз большой праздник? И все-таки, пожалуй, не тот случай, да еще при такой банде, к какой и приблизиться-то страшно. И при семи протестантах из восьмерых участников, это трудно назвать чем-то большим, чем дружеской потасовкой, тем более что и предварительный сговор почти что не имел места. Ах да, простите, не при семи из восьмерых, а при восьмерых из девяти присутствующих — ведь с нами был еще и исходящий укором надменный патриарх.
— Итак, — бодро сказал д’Обинье, взявший на себя обязанность распорядителя. — Оружие двойное — шпага и кинжал. Вроде бы, у всех все имеется. Как там с длиной и тяжестью? Полагаю, у каждого — как ему удобно, иначе никто бы в бой не рвался. Секундантов — трое с каждой стороны, все — участвуют в поединках. Разоблачаться не советую, хоть и жарко — так проще будет смыться…
— Нет, нет, — вмешался Роли. — Не хочется пачкаться. Сам посуди.
— А ты посмотри на этот двор, — трезво ответил д’Обинье.
— Да ладно… — Роли скинул плащ, вывернул подкладкой наружу и положил на сухой участок земли, а сверху бросил свой колет.
— А то опять все изорвем, я же знаю…
Д’Обинье пожал плечами, и мы все последовали примеру Роли. Забавно… Нет, чертовски забавно, совсем другой случай, но как напомнил мне знаменитый эпизод из жизни Елизаветы Английской, может быть, просто легенду — однажды королева вышла из кареты, и на ее августейшем пути оказалась глубокая лужа. Никто не знал, что делать, и положение спас оказавшийся рядом Уолтер Рейли (все-таки, как привычней называть его именно так), бросивший в лужу под ноги королеве свой плащ… Поглощенный этими мыслями я зазевался и действительно чуть не сложил свои вещи в единственную ближайшую лужу, но вовремя опомнился.
— О, судия суровый, со взором мрачным и горящим, — обратился д’Обинье к укоризненно стоявшему рядом «столпу веры», — я полагаю, ваше участие совсем не обязательно, и вы удовлетворитесь скромной, но солидной ролью свидетеля?
Судия суровый окинул д’Обинье мрачным и горящим взором, выпятил нижнюю губу и счел ниже своего достоинства отвечать на столь бойкую тираду.
— Молчание — согласия признанье, — довольно кивнул д’Обинье. А молчания с противной стороны хватало с избытком, это даже немного действовало на нервы. Должно быть, поэтому д’Обинье и болтал без умолку. Или они молчали тем угрюмей, чем больше он болтал. — Что ж. Господа… — он выдержал эффектную паузу. — Не сочтите за назойливость, но должен вас спросить: — Не угодно ль вам примириться?
— Не угодно ль вам признать?.. — начал было я, обращаясь к своему нынешнему рыжеватому противнику.
— Нет, сударь, не угодно! — отрезал он, сердито топорща усы. — И да будет это бой во славу Божию!
— Слава Божия — есть истина, — лениво, не разжимая зубов, произнес Сидни, очень картинно поворачивая свою рапиру, будто раздумывая, в каком ракурсе она смотрелась бы наиболее совершенно.
— А истина — есть дама, — подмигнул Роли. — Никак невозможно опорочить ее честь.
— И Земля есть дама, — сказал я. — Не будем же клеветать на нее.
— Вот-вот, — сказал насмешливо д’Обинье, — она совсем не плоская, она очень даже кругленькая и полненькая!..
— Стыдитесь, — с тихим смешком проронил Сидни.
— Что позволено Юпитеру…
— Да к делу же! — воскликнул Роли, блестя глазами, нетерпеливо топая ногой и со свистом взмахнув сверкнувшим на солнце клинком. — Сколько можно?!
Д’Обинье кивнул.
— В позицию, господа… — мы выстроились напротив друг друга в два ряда и отсалютовали. — К бою!.. — но его слова оказались заглушены.
— Во имя земли и Неба, приступайте! — звучно воззвал свидетель-патриарх.
— Черт!.. — сердито воскликнул д’Обинье оттого, что его перебили, но дружно зазвеневшие клинки уже всполошили всех окрестных птиц.
Роли вступил в бой со здоровяком, д’Обинье с щуплым типом из заговоривших только сегодня, Сидни — с тем скандалистом, чья шпага вчера улетела в угол картографической лавки, и не могу сказать, что последнему сегодня повезло намного больше, разве что длилось все несколько дольше и с большей помпой. Сидни дрался так же картинно, как он делал все прочее, бровью не поводя, и одновременно — столь же успешно и блестяще, чисто и красиво, будто расчеркивая воздух гравюрными штрихами — без злости, всего лишь из любви к искусству. Роли нападал на здоровяка азартно и энергично, так, будто не здоровяк надумал сперва атаковать Роли в манере быка на корриде. Д’Обинье, обежав вокруг противника полукруг, испытывая его, принялся валять дурака, устроив что-то вроде показательной тренировки — проводил различные приемы, но как-то не зло, и хотя оставил в одежде противника несколько прорех, пока явно не пытался нанести ему никаких увечий серьезней случайных царапин.
Я немного успокоился. Жажда крови уже поутихла, и возможно, дело действительно не пахло почти ничем серьезным, больше походило на шутку с театральным грозным размахиванием клинков. Разве может быть что-то личное в том, круглая ли земля? Ни от каких прочих утверждений плоской она не станет. А раз уж и оппоненты как оппоненты не сильны в собственных же силовых аргументах… Кстати, да, кажется, я напрочь забыл о собственном противнике, выпады которого отражал совершенно рефлекторно, засмотревшись по сторонам.
