Жеребцова.
Но нет, не пошли. Ни на вылазку, ни бежать из града восточной дорогой, справедливо рассудив, что оставили мы этот путь свободным вовсе не просто так… Так что уже утром все три старших командира встретились в северном стрелецком лагере, где заправляет голова Михаил Кретов, а подкопом ведает швед Свен Стрюгвассон:
- Ну что, братцы, не купился Юзеф на нашу обманку. Может, еще рискнет пойти на вылазку, но слишком очевидным получилось наше приглашение с «мышеловкой». Что по подкопу?
Явно озадаченный Свен коротко ответил:
- Зэмля… Ощень холедно. Трудно.
Стрелецкий голова Кретов хмуро расшифровал:
- Земля мерзлая, киркам-лопатам не поддается, приходится костры жечь ежечасно, чтобы вгрызться поглубже!
- Н-да… Похоже фокус с подкопом не пройдет. Не дурнее нашего Лисовский, понимает, что в мерзлой земле ничего не нароем…
Однако закончить мысль мне не дал коротко хохотнувший Жеребцов:
- Свен небось привык, что у них земля где-нибудь в Готланде промерзает на три косых сажени – но у нас-то всего на пару аршин! Неужто не докопаетесь до рыхлой землицы, стрельцы?! Ежели так, Михаил, давай сменимся этой ночью – твоим куковать в ледяном лесу, на лапнике у костров, а мои будут в шатрах греться, да рыть подкоп!
Я прикинул обозначения русских мер длинны, вспомнив, что аршин – это шаг и равен примерно семидесяти сантиметров, а косая сажень – это расстояние по диагонали от носка ноги, до кончиков пальцев вытянутой в сторону руки, то есть чуть более двух метров. Ну если так, то копать до легкой землицы действительно неглубоко…
- Погоди, Давыд. Твои вои что же, костры жгут?
В этот раз Жеребцов посмотрел на меня так, словно увидел перед собой скорбного умом:
- А как еще-то?! Ты видел, какая пурга ночью шла? Хочешь, чтобы мои стрельцы замерзли насмерть?! Без костров не выжить, тут шкуры-то, накинутые сверху, не спасают… Да не бойся, фон Ронин, со стен костров наших не увидать, за версту же засаду разбили.
Я согласно кивнул, в душе все же засомневавшись: зимний лес хорошо просматривается, а огонек костра в ночи порой виден и за версту, особенно со стен. Конечно, пурга закрывала всякий обзор, но… Да ладно. Даже если и из-за костров Лисовский отменил бегство по восточной дороге, ничего уже не попишешь, Жеребцов прав – без огня в зимнем лесу вообще не выжить.
- Давыд Васильевич, ты бы хоть палатки малые разбил, шалаши какие для воев сгородил – все какая-никакая защита от холода. А то ведь действительно померзнете!
Воевода только отмахнулся:
- Не глупей тебя, немец, ставим.
После чего, хищно так втянув воздух носом – словно хищник какой, почуявший добычу, добавил:
- Чую, надолго задержимся под Суздалю…
- Надолго нельзя! У кесаря итак мало воинов, должны успеть! Так, Михаил, посты тебе нужно удвоить – а прочим стрельцам хоть в три, хоть в четыре, хоть в пять смен рыть гребанный подкоп! Без него нам крепость не взять!
Кретов хмуро кивнул, Свен удалился вместе с ним, несколько приободрившись; мы с Жеребцовым уже засобирались покинуть северный лагерь, удалившись кружным путем через лес каждый к своей стоянке, как вдруг с ближней надвратной башни бахнула пушка – а со стен прозвучало несколько выстрелов. После чего раздались грязные ругательства на польском и ломанном русском, а затем последовали и «приглашение» на переговоры:
- Эй, псы московитские! Хочу с главным говорить! – донесся гнусавый голос с хорошо различимым акцентом.
- А ты кто таков будешь? Не иначе, свинья литовская? – ответил со смехом кто-то из стрельцов.
Со стены раздался выстрел, а затем яростный крик, на последних словах сорвавшийся на визг.
- Я Александр Юзеф Лисовский, и я тебе язык вырву!
- Так ты спустись вначале, дятел гнусавый, а ужо потом поговорим…
Словесная перепалка вызвала у меня определенное любопытство; последовав вперед, к кричащим (но благоразумно держась в стороне от надвратной башни) я пригляделся к ворогу, высунувшемуся из бойницы надвратного облама – и с легким вздохом покачал головой.
Н-да уж… В моем представление Лисовский, начавший свою карьеру на службе у валашского господаря, отчего-то походил на Влада Цепеша с видимых мной картин: узкое, худое лицо, высокий лоб, расчесанные, длинные волосы и аккуратные вислые усы. Но нет! Со стены в нашу сторону смотрит полноватое, с рябым лицом и обвисшими усами страшилище, подстриженные под котелок волосы которого торчали в разные стороны! А от других татей тушинского полковника отличает разве что дорогой, расшитый золотом и серебром кафтан.
И ведь этот человек уходил от всех засад, да разгромил царскую рать в Зарайской битве! Н-да уж, внешность действительно обманчива…
- Ну, так кто из вас главный?!
Разбойный главарь все еще надрывается со стены – и, решившись, я сделал шаг вперед:
- Эй, выродок! Смотри сюда! Я – полковник Себастьян фон Ронин, командир рейтарского полка, вставшего у южных ворот кремля! Слышал про ложные обозы? Это когда твои воры хотели пощупать телеги, да нарвались на засаду?! Так то был я и мои люди! И да, под Калязином твоих всадников я тоже гонял и в хвост, и в гриву! Так вот, чучело – коли ты чего-то стоишь, давай сразимся; одолеешь – слово даю, что пропустим тебя и твоих воинов! Ну а если нет… Сговорюсь с твоими под мое полковничье слово, что помилуем в плену!
Однако же со стены в ответ раздался
