— Я отведу вас и вашего ребенка в нашу хижину! Она небольшая и невзрачная, но вы ни в чем не будете нуждаться, я буду заботиться о вас.
— Не принимайте меня к себе, вы оказываете помощь неблагодарной! Жуана не смеет пользоваться таким счастьем, она должна бродить без крова и родины до тех пор, пока смерть не явится к ней как избавление!
— Когда вы выздоровеете, я не стану вас удерживать, бедная Жуана! Только сжальтесь над собой и пойдемте со мной в нашу хижину! Она недалеко отсюда. Я понесу вашего ребенка, попробуйте, можете ли вы тихонько пройти несколько шагов. Вот вам моя рука, опирайтесь на нее! О, как я благодарю небо за то, что успела появиться в этом месте вовремя, чтобы помочь вам!
— Вы слишком добры, бедная Жуана не заслуживает такой милости, — прошептала девушка, пожимая руку Долорес.
— Пойдемте со мной! Я не оставлю вас тут в лесу на сырой траве! Уже близко! Я могла бы позвать кого-нибудь из деревни, кто бы смог донести вас, но никто не должен знать о том, что я веду вас и вашего ребенка к себе, так как наш управляющий злой и жестокий человек и строго нас накажет, если узнает об этом! Попробуйте, может быть, вы в силах идти со мной!
Жуана с трудом поднялась, при этом опираясь на руку Долорес.
— Из-за меня вы подвергаете себя опасности, это благородно с вашей стороны, но я не стою такой милости, — с трудом проговорила женщина, еле держась на ногах, затем, обернувшись и увидев на руках Долорес своего ребенка, она бросилась его целовать. Сострадательная Долорес не могла удержаться от слез, видя эту трогательную сцену.
— Опирайтесь на меня, мы тихонько дойдем до дому! К тому же сейчас ночь, нас никто не увидит! Отец мой охотно примет вас, он добрый человек! Как вы дрожите, бедная Жуана, вы больны, но я надеюсь, что вы у нас скоро поправитесь, я заботливо буду за вами ухаживать. Ваше несчастье тронуло меня, и я с первого же взгляда почувствовала расположение к вам.
Жуана со слезами благодарности на глазах посмотрела на девушку, которая вела ее под руку. Больной, бездомной Жуане стало легко на душе при встрече с Долорес; она больше не чувствовала себя покинутой, оставленной всеми людьми, так как пользовалась сочувствием и любовью этой доброй девушки.
— Скажите же, как вас зовут? — спросила Жуана слабым голосом.
— Имя мое Долорес, и я веду вас в хижину Кортино. Отец мой староста поселения Медина.
— Долорес, Долорес… — повторила Жуана. — Имя это больше подходит мне note 8, чем вам! Вы живете с отцом без забот. Не знаете скорби и печали — ваша участь достойна зависти, и я от всей души желаю вам всего хорошего в жизни, Долорес! Не привязывайтесь ни к какому мужчине! Не верьте ни одному из них!
— И вы тоже говорите мне это! — прошептала Долорес.
— Я несчастная, я погибла, это последствия моей любви! Я обманута, и душа моя не знает покоя. Ребенок этот — бедное, никому не нужное существо! О, скажите, Долорес, будете ли вы его любить?
— Вы задали очень странный вопрос, Жуана, вы дрожите — успокойтесь, иначе вы не скоро поправитесь!
— Поправиться — да, вы правы, мне нужна еще сила, — проговорила Жуана, подходя с Долорес к деревне.
Ребенок заплакал, и мать, взяв его на руки, стала утешать. Они дошли до хижины старого Кортино, который, сидя у окна, поджидал свою дочь. Он уже стал беспокоиться о ней — как вдруг увидел ее в сопровождении другой девушки, которую сначала принял за поселянку. Но вскоре убедился, что Долорес привела с собой чужую женщину, и после краткого рассказа дочери обо всем случившемся он приветливо протянул руку незнакомой ему женщине.
— Войдите, — ласково проговорил он, — вы найдете в моей хижине радушный прием! И чтобы никто не заподозрил о вашем присутствии здесь, я отделю для вас маленький угол моей комнаты, где вы сможете пробыть в безопасности столько времени, сколько понадобится для полного вашего выздоровления.
— Вы так же добры, как ваша дочь, Долорес, — ответила Жуана, войдя в хижину, — но мне недолго придется пользоваться вашим гостеприимством.
Старый Кортино вскоре убедился из рассказа Жуаны, что она много страдала в своей столь короткой жизни, и поэтому радовался за добрую Долорес, которая неутомимо заботилась о несчастных людях. Бедная женщина заняла постель старосты, и Долорес заботливо ухаживала за ней и ее ребенком.
Поселянам имения Медина было строго запрещено предоставлять убежище чужим, поэтому Долорес и ее отец скрывали насчастных даже от соседей, сами себе во многом отказывали, прилагая все старания, чтобы ослабевшая мать поправилась и полностью окрепла. Таким образом проходили недели, и Долорес все еще не отходила от постели больной женщины.
— Ты все узнаешь, Долорес, — проговорила Жуана однажды вечером, причем на лице ее отпечатались все страдания бедной, изможденной и изболевшей души, — ты получишь скоро объяснения всему, что тебе кажется во мне странным и отталкивающим! Признайся, что я иногда кажусь тебе страшной, я это чувствую. Иначе это и не могло быть, но когда ты узнаешь всю мою печальную судьбу, ты будешь в состоянии хоть немного понять невысказанные страдания моей души.
— Успокойся, бедная Жуана! Взгляни на своего ребенка и будь счастлива!
— О, нет, добрая Долорес, я не могу быть такой счастливой, как другие матери. При виде несчастного ребенка мои страдания увеличиваются! Я всей душой люблю это невинное существо, но при одном взгляде на него в моем сердце снова накипает озлобление и жажда мести, чего ты, счастливая, не понимаешь! Не смотри на меня с таким удивлением, Долорес, ты все со временем поймешь и узнаешь. Я должна наконец все рассказать. Садись на край моей постели. Но не смотри на меня — я открою тебе свое сердце. Повернись ко мне спиной и слушай.
— Ты опять волнуешься, Жуана, и этим наносишь вред здоровью.
— Не бойся, благодаря твоему попечению, я чувствую себя гораздо лучше! Искренне благодарю тебя за такой заботливый уход. Но от того, что терзает мое сердце, меня может избавить только смерть!
— И у меня есть заботы, и я томлюсь глубоким горем, — возразила Долорес, — но я не отчаиваюсь.
— Глубокое горе! Это ничто по сравнению с обманутой любовью, с изменой — ибо это такое страдание, от которого душа томится вечно! Слушай! Ты узнаешь о моей прожитой жизни — я все расскажу тебе — и тогда ты с огорчением скажешь: теперь я понимаю тебя, Жуана, ты погибла безвозвратно!
Мои родители жили в Алькале, где отец мой, человек почтенный и богатый, был губернатором. Они очень любили меня, своего единственного ребенка. Мы жили мирно и счастливо, так как ни в чем не нуждались. Когда я подросла, молодой богатый офицер королевского войска попросил у отца моей руки, мать стала меня уговаривать не отказывать этому вполне достойному человеку.
