Бред наконец прекратился, и Холлс проснулся с более или менее ясной головой, пытаясь осознать, где находится, с помощью обрывков воспоминаний.
Он лежал на койке у окна, сквозь которое мог видеть листву и клочок темно-синего неба. Над его головой находились перекладины крыши, под которой не было потолка. Повернувшись налево, Холлс увидел продолговатую, похожую на сарай комнату, где стояло еще полдюжины коек, и на каждой из них лежал больной. Двое были неподвижны, словно мертвые, остальные вертелись и стонали, а один отчаянно боролся с державшими его санитарами.
Для человека в ситуации Холлса это было не слишком приятным зрелищем, поэтому он снова повернулся, устремив взгляд на полоску неба. Великое спокойствие снизошло на его душу, не желающую расставаться с измученным телом. Холлс полностью сознавал свое положение. Он болен чумой, и сознание ненадолго вернулось к нему, дабы помочь вознести благодарность Богу за то, что его жалкая жизнь подходит к концу.
Мысль об этом наконец изгнала ощущение жгучего стыда, которое могло никогда его не покинуть, сознание того, какое жалкое зрелище являет он собой в глазах той, перед которой так тяжко согрешил. Холлс вспомнил, что оставил для Нэнси подробную исповедь. Ему было сладостно думать, перед тем как удалиться в иной мир, что прочтение письма откроет девушке все то, что сделало из него негодяя, покажет, как судьба поместила его между молотом и наковальней, сможет уменьшить презрение, которое она, несомненно, питает к нему.
Слезы покатились по его худым щекам. Это были слезы благодарности, а не жалости к себе.
У его койки послышались шаги, и кто-то склонился над ним. Холлс снова обернулся, и его сердце сжалось от страха.
— Я снова брежу, — прошептал он вслух.
Рядом с ним стояла миловидная женщина в простом сером платье с белыми манжетами, фартуком и чепчиком — обычной одежде пуританок. Ее овальное лицо было бледным, глаза зелено-голубыми и очень печальными, а один-два каштановых локона спускались из-под чепчика на белую шею. Маленькая холодная ручка нашла руку полковника, лежавшую на одеяле, и нежный мелодичный голос ответил ему:
— Нет, Рэндал. Слава Богу, вы наконец проснулись.
Холлс увидел, как ее печальные глаза заволокли слезы.
— Где же я тогда? — ошеломленно спросил он. Ему начало казаться, что он видит во сне происходившее ранее.
— В чумном бараке на Банхилл-Филдс, — ответила она, еще усилив его смятение.
— Понятно… Я помню, что заболел чумой. Но вы? Как вы очутились в, чумном бараке?
— Больше мне некуда было идти после того, как я оставила дом на Найт-Райдер-Стрит.
Нэнси кратко рассказала ему о своих обстоятельствах.
— Доктор Бимиш привел меня сюда, и по милости провидения я могу ухаживать за несчастными, пораженными чумой.
— И вы ухаживали за мной? Вы? — Удивление и недоверие придало силу его ослабевшему голосу.
— А разве вы не ухаживали за мной? — ответила она вопросом.
Махнув худой и бледной рукой, Холлс вздохнул и удовлетворенно улыбнулся.
— Бог милостив ко мне, грешному. Все, о чем я молился, лежа здесь, это о том, чтобы вы, зная всю правду о моем падении, об искушениях, которым я поддался, обратились ко мне со словами жалости и прощения, чтобы… чтобы мне было легче умереть.
— Умереть? Почему вы говорите о смерти?
— Потому что, слава Богу, она близится. Смерть от чумы — то, что я заслужил. Я искал ее, а она от меня ускользала, пока я случайно не поймал ее. Всю мою жизнь то, что я желал, ускользало от меня, а как только я прекращал погоню, неожиданно шло в руки. Всегда, даже в смерти, я оставался игрушкой Фортуны.
Девушка хотела прервать его, но он быстро продолжал, обманутый ощущением слабости.
— Выслушайте меня до конца, чтобы я не умер, не успев сказать то, что должен добавить к своему письму. Клянусь последней и слабой надеждой на вечное спасение, что я не знал, кого похищаю, иначе скорее дал бы себя повесить, чем согласился бы на поручение герцога. Вы верите мне?
— Для ваших клятв нет нужды, Рэндал. Как я могла в этом сомневаться?
— Как могли? Это правда, никак не могли. Такое было бы невозможно, как бы низко я ни пал. — Он жалобно поглядел на нее. — Я едва осмеливаюсь надеяться, что вы простите меня.
— Но я простила вас, Рэндал, когда узнала, что вы для меня сделали, как рисковали жизнью. Если я простила вас тогда, то могу ли я питать к вам недобрые чувства теперь, когда мне все известно? Я искренне вас прощаю, Рэндал, дорогой…
— Скажите это снова! — взмолился он.
Нэнси выполнила его просьбу.
— Тогда я удовлетворен. Какое значение имеют мои нелепые мечты, мое буйное честолюбие? Я был глуп, не довольствуясь тем, что находится рядом. Мы могли бы быть счастливы, Нэн, и нам незачем было бы гоняться за призрачными триумфами.
— Вы говорите так, словно собираетесь умереть, — упрекнула она его сквозь слезы. — Но вы поправитесь.
— Учитывая то, что я могу умереть счастливым, это было бы с моей стороны величайшей глупостью.
Их разговор прервал врач, подтвердивший, что Холлс теперь вне опасности. То, что полковник сделал для Нэнси, когда та заболела чумой, теперь она сделала для него. Неустанной заботой в бесконечные часы жара и бреда, не обращая внимания на утомление, девушка вывела его из долины теней. Когда Холлс говорил о смерти, считая из-за естественной слабости и истощения, что стоит на ее пороге, он уже начинал поправляться.
Менее чем через неделю полковник стал на ноги и вновь обрел силы. Все же он должен был пройти период карантина, предписанный законом, и получить свидетельство о своей безопасности для окружающих. Поэтому ему предстояло провести некоторое время в доме по соседству для отдыха и окончательного выздоровления.
Когда наступил час уходить из больницы, Холлс пошел проститься с Нэнси. Она ожидала его на лужайке под старым кедром, украшавшим сад фермы, превращенной в лечебницу. Стоя перед полковником, девушка слушала, как он, с трудом сохраняя спокойствие, прощался с ней навсегда.
Это было совсем не то, чего ожидала Нэнси, что Холлс мог бы понять по внезапной бледности и испуганному выражению ее лица.
Девушка бессильно опустилась на стоявшую поблизости каменную скамью. Полковник был весьма просто одет в костюм, который она тайком раздобыла для него, и который он считал прощальным даром благотворительной лечебницы.
— Что вы собираетесь делать? — спросила Нэнси, взяв себя в руки. — Куда вы отправитесь, когда… когда пройдёт месяц?
Полковник улыбнулся и пожал плечами.
— Я еще не решил окончательно, — ответил он, в то время как его тон свидетельствовал о полном отсутствии размышлений по этому поводу. Фортуна обошлась с ним по-доброму, вернув жизнь, когда, кроме нее, ему уже было нечего терять. Впрочем, капризная богиня всегда преподносила ему дары, которые он уже не мог обратить себе на пользу. — Возможно, — добавил Холлс, — я отправлюсь во Францию. Там всегда найдется служба для солдата.
