Макрон помолчал, вздохнул и продолжил:
— Почти везде, где мне доводилось служить, я сталкивался с туземцами, готовыми поспособствовать Риму. Весьма рьян в этом смысле народ в Иудее. Они там родную мать продадут, лишь бы малость возвыситься над прочим людом. Правда, здешние островитяне ни в чем им не уступают. Ты ведь и сам хорошо знаешь, Катон, сколько изгнанных своими сородичами царьков сбежало в империю в надежде вернуть себе власть. Очень для многих правильно то, что выгодно. Коварство, предательство. И Празутаг с Боадикой не лучше других. Они будут соблюдать верность Риму лишь до тех пор, пока это совпадает с их личными интересами, а чуть что не так — и ты вмиг поймешь, какие они нам друзья. Дай только срок, сам увидишь.
Катон нахмурился.
— Ты и вправду так думаешь?
— Может, и вправду, — буркнул Макрон, и на его обветренном лице неожиданно расцвела добродушная улыбка. — Но ты и представить себе не можешь, как мне хотелось бы ошибиться!
Где-то поблизости хрустнул сучок, и римляне мгновенно вскочили на ноги, выхватывая мечи.
— Эй, кто идет? — воскликнул Макрон. — Боадика?
Послышался шорох сухих листьев, снова затрещали ветки, и из темноты выступили две фигуры. Макрон с облегчением опустил меч.
— Где, пропади все пропадом, вы болтались?
Празутаг, что-то лопоча, шагнул в круг дрожащего света и с широкой улыбкой хлопнул Макрона по плечу. Как оказалось, он принес мясо. На его поясе висела тушка молочного поросенка. Воин бросил добычу на землю, продолжая оживленно болтать. Боадика, стараясь не отставать, переводила:
— Он говорит, что нашел пленных! Семью командующего!
— Что? Он уверен?
— Празутаг тут поговорил кое с кем, — кивнула она. — Заложников держат в другом поселке, всего в нескольких милях отсюда. Тамошний вождь ревностно предан друидам. Он лично готовит воинов для нужд черных жрецов. Отбирает по деревням самых способных мальчишек и обучает всем видам боя, соответственно формируя их дух. К концу воспитания любой из его учеников скорее умрет, чем разочарует хозяев. Несколько дней назад этот вождь в поисках нового пополнения заглянул и в ту самую деревушку, где только что побывал Празутаг. Как обычно, в честь столь важного гостя задали пир, и тот под хмельком проговорился, что ему выпала честь охранять весьма важных пленников.
Празутаг, чьи глаза возбужденно сверкали, кивнул и положил широченную ладонь на плечо Макрона:
— Хорошо, римлянин. Да?
Долю мгновения центурион молчал, изучая сияющую физиономию великана. Последние дни измотали каждого, но сейчас всех омывала волна огромного облегчения, что хотя бы первая из стоящих перед ними задач благополучно разрешена. И пусть маленький отряд впереди ожидали еще большие тяготы и опасности, Макрон тоже почувствовал удовлетворение и ответил на лучезарную улыбку икена столь же бесхитростной, дружелюбной улыбкой.
— Хорошо! Да!
Катон осторожно раздвигал высокие камыши, ища тот холм, где он оставил Макрона. В холодном воздухе висел густой запах разлагающихся растений. Ноги юноши увязали в грязи. По мере того как он пробирался к цели, таща за собой свежесрубленную ветвь остролиста, все больше и больше грязи налипало ему на ноги.
Наконец, ощутив под ногами твердую, идущую на подъем почву, Катон пригнулся и замер, озираясь и вслушиваясь. Куда он девался, этот хренов центурион?
— Тсс! Давай сюда!
Из зарослей на вершине холма высунулась рука. Катон двинулся к ней, стараясь ступать как можно осторожнее. Вдруг кто-нибудь из врагов бросит за реку взгляд. Наконец он выбрался на маленькую проплешину, расчищенную сообщниками еще до рассвета. Макрон лежал на камышовой подстилке, всматриваясь в пожухлую, побуревшую прошлогоднюю поросль. Бросив на землю ветку, Катон растянулся рядом с ним. За холмом заросли спускались к небольшой тихой речке. Она огибала стоявшее на том берегу поселение дуротригов и служила ему природным оборонительным рвом. С другой стороны импровизированную крепость защищал вал с добротным частоколом, прорезанный узкими воротами. Сама деревня выглядела под стать всем кельтским поселениям: унылой беспорядочной мешаниной хибар, иногда бревенчатых, но по большей части плетеных и грубо обмазанных глиной, покрытых связками срезанного у той же реки тростника. С высоты холма Катон и Макрон видели все это как на ладони.
Прямо напротив них над берегом возвышалось самое большое строение, дополнительно обнесенное частоколом. Рядом с ним помимо мелких хижин располагалось ристалище с вбитыми в землю рядами столбов и шестов. Их назначение не вызывало сомнений. Подобные тренировочные площадки для отработки ударов мечом использовались и у римлян.
Тут же, подтверждая догадку, из какой-то лачуги выскочила группа одетых в черное воинов. Они сбросили плащи, обнажили длинные мечи, разбежались к столбам и принялись наносить по ним мощные, размашистые рубящие удары. Над серебристой гладью реки широко разнеслись глухие стуки и треск расщепляющейся древесины. Взгляд Катона задержался на постройке, примыкавшей к большому строению. Что-то вроде сарайчика или кладовой, без окон, с единственной дверью, запертой снаружи на крепкий засов. Возле него стоял еще один одетый в черное воин. В правой руке он держал боевое копье, левая покоилась на ободе большого круглого щита.
— Есть признаки, что заложники где-нибудь тут, командир?
— Нет. Но если они где-то в селении, то начинать надо с этой пристройки. Совсем недавно туда пронесли воду и хлеб.
Макрон отвернулся от поселения и с наслаждением откинулся на ворох приятно шуршащих свежесрезанных камышей.
— Все в порядке?
— Все, командир. Кони укрыты в укромной лощине, которую нам показал Празутаг. На случай тревоги мы с Боадикой условились о сигнале.
Катон пнул ногой принесенную с собой ветку.
— Если они провозятся чуть дольше, уже стемнеет, — проворчал недовольно Макрон.
— Празутаг сказал, что он выждет, пока я до тебя доберусь.
— Ты их оставил в лощине?
— Да, командир.
— Понятно.
Макрон нахмурился, затем снова занял наблюдательную позицию.
— Сдается мне, мы прождем еще долго.
Хотя зима практически кончилась, холода все держались, а налетевшая мелкая морось легко проникала сквозь одежду. Буквально через пару минут у Катона уже зуб на зуб не попадал. Он то и дело напрягал свои мускулы, чтобы хоть как-то унять противную дрожь.
Последние несколько дней дались ему нелегко. Они оказались чуть ли не самыми трудными в его жизни. Физическая усталость продолжала накапливаться, усугубляясь гнетом постоянного страха за жизнь.
