— В общем, да… — ответил Глеб и загадочно ухмыльнулся.
Он мог бы много рассказать Игнатию Прокоповичу о своей профессии «черного» археолога. Иногда среди вольных кладоискателей случаются настоящие войны. И Глебу уже не раз доводилось защищать свою жизнь с оружием в руках.
— Значит, зарядить и нажать на курок сумеешь, — деловито сказал дядька Гнат. — Патроны в шкафу. Это я на всякий случай. Усё может быть. Ежля зловыш кого на мушку — бей, не задумываясь. Бо знаю я вас, интеллигентов… Замешкаешься — и прыйдеться мне слать Мыколе чорну весточку. Так шо не подведи ни батьку, ни дядька Гната.
— Не подведу, — пообещал Глеб.
— От и добрэ. А я тоби зараз щось пожевать и выпить принесу. Шоб легше було коротать время…
Игнатий Прокопович ушел, а Глеб начал осваиваться на «боевом посту». Несмотря на некоторую запущенность, пыли в операторской было немного, а вся аппаратура функционировала, как и должно. Мало того, выяснилось, что видеокамеры по желанию оператора могут менять положение, что значительно увеличивало их возможности.
Вахта оказалась мучительно длинной. Уже близился вечер, и Глеб решил, что скоро его бдениям придет конец, потому что в темноте видеокамеры практически бесполезны. Почему дядька Гнат молчит? Он как доставил еду и питье, так больше и не появлялся в операторской.
Наверное, обзванивает всех знакомых ему боссов, предположил Глеб. А может, пришли какие-то сведения о французе от Петра Семеновича, который явно был большой и важной шишкой и, похоже, работал в органах.
Глеб несколько раз умывался холодной водой, чтобы снять напряжение и освежить воспаленный ум (в операторской были туалет и умывальник), но все равно тревога в его душе по мере приближения ночного времени все нарастала и нарастала. Он часто прикасался к оберегу, который подарил Гоша Бандурин, и в такие моменты ему чудились зловещие бандитские физиономии, роившиеся вокруг его головы словно навозные мухи.
Когда начало темнеть, наконец появился и дядька Гнат. Он был чем-то сильно озабочен. Это было видно по его хмурому лицу и по глазам — обычно добродушные, с хитроватым прищуром, теперь они метали молнии. Игнатий Прокопович принес Глебу ужин — две свиные отбивные размером с добрый лапоть, жареную картошку и малосольные огурчики.
— Ты заправься, — сказал он, ставя тарелки на столик. — Бо хто зна, когда еще придется перекусить.
— Что, все настолько плохо?..
— Не важно, — хмуро ответил дядька Гнат. — Бо тот жабоед все-таки нашел среди наших христопродавца.
— Кого?
— Ну, ты его не знаешь… Мой бывший ученик. Навчыв на свою голову… Бачыв я, бачыв, шо он с гнильцой! Но никогда не думав, шо Махно способен меня предать.
— Махно?!
— Чого ты удивляешься? У нас ця фамилия распространена як у вас Сидоров. Ну, может, трохы меньше. Кажуть, шо он и впрямь якыйсь родыч того самого Махно, который в революции рубав на капусту и белых, и красных. Но нам от этого не легче. Думаю, — тут в голосе Игнатия Прокоповича проскользнули угрожающие нотки, — шо и ему скоро будет не до тых грошей, которые дал ему француз.
— А самого господина Боже нашли?
— Шукають, — коротко ответил дядька Гнат. — Ты не переживай, от нас француз не сбежит. Он в Киеве. Но в гостиницах его нэма. Десь затаився на частной хате. Хитрый жабоед, матери его ковинька…
Дядька Гнат ушел. Глеб съел свой ужин и выпил какую-то таблетку. Игнатий Прокопович сказал, что она напрочь прогоняет сон. Такие же таблетки приняли и пятеро бойцов, стороживших подходы к дому. В общем, ночь, по идее, обещала быть очень интересной.
Глеб был абсолютно уверен, что господин Боже просто обязан форсировать события. Француз уже знает, что Глеб определил примерные координаты клада и может в любой момент предпринять попытку до него добраться. Увенчается она успехом или нет — это другое дело.
Но когда последует нападение? И где? Первый звоночек уже прозвучал — на дороге. Там они застали его врасплох. Это факт. Прискорбный факт. Он ждал чего-то подобного — и все равно оказался в дураках. Его объехали в прямом смысле слова. Объехали и слегка подтолкнули в нужном направлении — чтобы он разбился. Никаких подозрений — автомобильная авария. По нынешним временам никакая не диковинка.
Слава богу, что «волга» когда-то проектировалась как «членовоз» — в качестве служебного авто коммунистических боссов, поэтому обладает повышенной прочностью и живучестью. Жизнь таких персон при советской власти считалась священной. Они должны были оставаться в живых даже после серьезных автокатастроф.
И то верно — ведь на свободе твердокаменные большевики не растут, им требуются особые, тепличные условия. А тепличный овощ весьма капризен в производстве и дорого обходится производителю.
Первый блин у господина Боже вышел комом. Но уж второй (а если понадобится, то и третий, и четвертый…) он постарается приготовить по всем правилам подпольной кулинарии. Шустро французик оборачивается. С Михайлом у него номер не вышел, но он тут же нашел какого-то Махно.
Ученик дядьки Гната… Глеб хмуро ухмыльнулся. Он знал, что после отсидки Игнатий Прокопович долго и успешно занимался запрещенным в то время карате. У него даже была своя школа боевых искусств, находившаяся в одном из пионерских лагерей, расположенных в Пуще-Водице. За что ему снова едва не дали срок.
Когда распался Советский Союз и начались большие перемены, ученики Игнатия Прокоповича тем или иным способом быстро пробрались наверх иерархической лестницы деятелей нарождающегося капитализма. Некоторые стали депутатами и бизнесменами, а кое-кто возглавил братков и начал заниматься рэкетом. (Наверное, и Михайло, и неизвестный Глебу Махно были из этой когорты.).
Об этом Глебу рассказывал отец; правда, очень скупо, совсем немного. Он не одобрял методы, при помощи которых его добрый приятель Гнат навел порядок в Пуще-Водице и выбился в авторитеты. Но его сын, имеющий авантюрный склад характера, ради достижения своей цели готов был заключить договор хоть с Бабой-ягой.
Тут мысли Глеба опять возвратились к французу. Интересно, почему он хочет заполучить именно план? Не проще ли немного подождать, пока Глеб не доберется до клада, а затем взять его тепленьким вместе с сокровищем. Затрат никаких (ну разве что на слежку), а эффективность стопроцентная.
Может, господин Боже боится, что Глеб привлечет к себе внимание правоохранительных органов? Тогда, конечно, с кладом ему придется попрощаться. Да, это веский довод.
И все же, все же… Что-то в этой истории смущало. Какой-то мистический подтекст. Он не очень выпячивается, но присутствует, это Глеб чувствовал кожей. Такая чувствительность и в какой-то мере дар предвидения были даны ему с рождения. К тому же он, сколько себя помнил, все время занимался подпольной археологией. Отец брал его в «поле» начиная с десяти лет. А приступил к обучению сына азам археологии едва Глеб начал читать.
