Какие токмо фокусы не приходилось ему для этого проделывать! В царствование императрицы Екатерины I князь Меншиков вознамерился сделаться герцогом Курляндским и поручил Остерману похлопотать, съездить в Митаву. Поручение пришлось не по нраву Остерману. Он натер лицо винными ягодами и остался дома, уверяя всех, что у него желтуха. Но лишь только хворь приключилась с самим светлейшим, Остерман тут же оказался на ногах, явился во дворец и устроил переворот по устранению Меншикова от власти.
После кончины Петра II члены Верховного тайного совета привезли на дом к Остерману, снова сказавшемуся больным, пригласительный лист герцогине Курляндской с предложением принять российский престол на ограниченных условиях. У Остермана немедленно случился такой приступ хирагры, что перо в руке держать не смог. Стоило «верховникам» с бумагами, так и не подписанными Остерманом, покинуть его дом, как он приободрился, вызвал к себе Карла Густава Левенвольде и отправил его к Анне Иоанновне с предупреждением о заговоре. Его гонец успел прискакать в Митаву на день раньше посланников Тайного совета. Это дало будущей правительнице время подумать и принять верное решение.
Мнимая болезнь Остермана между тем продолжалась всю зиму тридцатого года, пока партия Анны Иоанновны окончательно не одержала верх. Остерман содействовал этому посредством своей супруги, которая каждый день отправлялась во дворец с его инструкциями. После воцарения Анны Иоанновны заслуги Остермана были оценены по достоинству. Он получил графский титул и сосредоточил в своих руках управление всей внешней политикой империи.
Но счастье при дворе переменчиво: сегодня ты в фаворе, а завтра можешь оказаться в опале. Здесь всякий всякого боится, и государственные вопросы решаются не законом, а силою персон…
Думал ли Остерман в двадцать пятом году, когда принимал камер-юнкера митавского двора Эрнста Иоганна Бирона – скромного просителя с письмом о денежном вспомоществовании вдовствующей герцогине, что перед ним его будущий соперник в борьбе за власть и влияние? Нет, даже огромный опыт медленного восхождения по служебной лестнице Российской империи, многолетняя практика ведения сложнейших международных переговоров ничего не подсказали Остерману. А стоило уже тогда повнимательней приглядеться к выскочке-курляндцу…
Так же ошибся Остерман и с Бурхардом Христофором Минихом. Приблизил его к себе, помог возглавить воинскую комиссию, стать генерал-фельцехмейстером. До такого высокого градуса произвел. И что? В благодарность Миних попытался при помощи своего брата барона Христиана отстранить его от дел. И только альянс с новоиспеченным обер-камергером Бироном, который не без подсказки Остермана возревновал мужественного и недурного собой генерала к императрице, позволил удалить Миниха от двора. Сколько еще таких временных союзов создал Остерман, чтобы не потерять свои позиции и доверенность царствующей особы? Столько же, сколько разрушил… Было время, и он объединялся с Левенвольде и Ягужинским против Бирона, потом с Бироном и Левенвольде против Ягужинского…
В 1738 году в очередной раз усилились противоречия с Бироном, открыто вторгшимся в святая святых – дипломатические дела вице-канцлера. Австрийцы через своего резидента Боту попытались столкнуть их лбами. И это им во многом удалось. Пришлось вмешаться Анне Иоанновне и написать императору Карлу VI, что Остерман по-прежнему пользуется её полным доверием. Она же сделала выговор и своему любимцу Бирону, призывая оставить поле дипломатии за вице-канцлером. Бирон отступил, но вряд ли простил своё поражение.
В последнее время у Остермана появился новый противник – министр кабинета Артемий Волынский. Волынский получил своё место по протекции Бирона, который явно хотел противопоставить его Остерману. В этом смысле расчет фаворита вполне оправдался. Негодяй Волынский в полной мере овладел главной придворной наукой – уметь быть необходимым и оказываться в нужном месте в нужное время. При этом он так преуспел в своих интригах, что оттеснил вице-канцлера и занял его место во всеподданнейших докладах. В кабинете Волынский перетянул на свою сторону князя Черкасского и, получив тем самым большинство голосов, противоречил Остерману во всём. Осторожный Остерман снова заболел. Вот уже несколько недель он не являлся на заседания кабинета и соотносился с его членами письменно.
Нынче, раскачиваясь на фаянсовом судне, вице-канцлер, выпучив и без того большие серые глаза, разглядывал носки домашних туфель и тужился так, словно физическое облегчение могло подсказать правильный выход из создавшегося служебного тупика.
Ах, если бы он мог снова, как в былые времена, пожаловаться императрице напрямую и получить от неё ободряющую записку, подобную той, что надежно хранится в его потаённом ларце, рядом с копиями переписки его врагов. «Андрей Иванович! – писала Анна Иоанновна. – Для самого Бога, как возможно, ободрись и приезжай ко мне ввечеру. Мне есть великая нужда с вами поговорить, а я вас никали не оставлю, не опасайся ни в чём и будешь во всём от меня доволен». Но не зовет более к себе императрица опытного вице-канцлера. Иных советников нашла…
Остерман грузно поднялся с судна, одёрнул грязную ночную рубаху и прошёл в рабочий кабинет, шлепая туфлями по давно не натиравшемуся паркету.
Он уселся в кресло с бархатной, местами вытертой обивкой, задумался.
В такой ситуации, как нынче, бывал он не раз и понимал, что двух сильных противников вместе ему не одолеть. Одолеть их можно только поодиночке и то вступив с одним из них в альянс. Искушённый в интригах ум Остермана подсказывал, что быстрое возвышение Волынского и выход его на первый план подрывает не только позиции самого Остермана, но и авторитет Бирона. Слишком самостоятельный и амбициозный кабинет-министр должен непременно вызвать раздражение у своего недавнего покровителя.
Задача Остермана – только помочь тому и другому ярко проявить свои чувства. Дело это непростое, требующее как раз тех качеств, коими Остерман обладал, как никто иной: хитрости, изворотливости и выдержки. И если ловкость, по мнению вице-канцлера, в той или иной мере была присуща и его противникам, то в умении дождаться своего часа он явно их превосходил. Не зря говорится, что хитрец всегда извлечёт выгоду из чужой распри. Но истинный мудрец, каким себя без ложной скромности он считал, сможет достичь куда большего: сам распрю подготовит, раздует огонь вражды, а когда противники сокрушат друг друга, выступит в роли миротворца и получит свой авантаж…
Погружённый в свои размышления, Остерман механически перебирал бумаги на столе и наткнулся на нераспечатанное письмо посланника и резидента в Англии поручика гвардии, князя и поэта Антиоха Дмитриевича Кантемира. Письмо пришло ещё намедни, но, будучи не в духе, вице-канцлер не удосужился сразу прочесть его. Теперь же он припомнил, что ещё месяц назад просил Кантемира разобраться в одном запутанном деле, которое интересовало Бирона. Интуиция подсказывала, что в полученном письме может содержаться нечто, что поможет, хотя бы на время, восстановить добрые отношения с фаворитом.
