В одиннадцать часов фанфары возвестили, что из замка вышла королева. Мы говорим только о королеве, потому что Эдуард, поскольку он был главным бойцом этого дня, находился уже в своем шатре. По правую руку от королевы Филиппы шел Готье де Мони, по левую руку — Уильям Монтегю; им предстояло стать героями следующих дней турнира. Затем следовала красавица Аликс в обществе герцога Ланкастерского и его светлости Иоанна Геннегауского; за ними шло шестьдесят дам в сопровождении своих рыцарей.
Все это знатное общество заняло места на специально построенных для него трибунах, и они сразу стали напоминать бархатный ковер, дивно украшенный жемчугами и алмазами. Королева Филиппа и графиня Аликс восседали друг против друга на одинаковых тронах, ибо в этот день обе они были королевы; многие дамы сейчас отдали бы королевскую власть, если они владели бы ею по праву рождения, как Филиппа, за право быть истинной королевой турнира, которое Аликс давала ее красота.
Ристалище представляло собой длинное четырехугольное поле, обнесенное забором; на двух его концах были калитки: из одной выезжали бойцы, из другой — рыцари, принявшие вызов на поединок; правда, на восточной стороне, на помосте, достаточно высоком, чтобы господствовать над ристалищем, поставили шатер Эдуарда: он был из алого, расшитого золотом бархата. Над шатром реяло знамя с королевским гербом (щит, поделенный на четыре поля; в первом и третьем полях изображались леопарды Англии, а во втором и четвертом — лилии Франции); по обе стороны от полога шатра висели щит мира и тарч войны короля — главного рыцаря турнира; если бросившие ему вызов бойцы сами или их оруженосцы касались щита мира, это означало, что они требуют поединка турнирным оружием, если они прикасались к тарчу войны, это значило, что они желают сражаться оружием боевым.
Маршалы турнира упорно настаивали на том, чтобы ни под каким предлогом бойцы не могли пользоваться другими средствами, кроме тех, что тогда называли тупым оружием, и это объясняли тем, что личной ненависти или измене не должно быть места на ристалище, ибо главным рыцарем первого дня был король. На это Эдуард им возразил, что король не рыцарь для парадов, а воин, и если у него найдется враг, он с большим удовольствием предоставит ему возможность сразиться с ним. Посему статьи турнира были полностью соблюдены и зрители, ненадолго встревоженные тем, что не получат удовольствия, успокоились, ведь эти поединки, хотя и редко, вырождались в настоящие побоища, а вероятность того, что подобное может случиться, придавала каждой схватке особый интерес; даже женщины, не смея в этом признаться, не могли, если праздник превращался в кровавую борьбу, сдержаться и самыми пылкими, долгими рукоплесканиями свидетельствовали о своей особой любви к спектаклю, где актеры тогда играли роли неизменно опасные, а иногда и смертельные.
Другие же статьи турнирной схватки ни в чем не выходили за рамки принятых правил. Когда рыцарь оказывался выбитым из седла и сброшенным на землю, он объявлялся побежденным, если не мог подняться без помощи оруженосцев; то же происходило и тогда, когда в схватке на мечах или боевых топорах один из бойцов так сильно пятился назад, что круп его лошади касался барьера; наконец, если схватка шла с ожесточением, угрожавшим стать убийственным, маршалы турнира могли, скрестив свои копья, разъединить бойцов и собственной властью положить конец поединку.
Когда обе королевы заняли свои места, на ристалище выехал герольд и громким голосом прочел статьи турнира. Потом, как только он закончил чтение, группа музыкантов, стоявших у шатра Эдуарда, в знак вызова на поединок сотрясла воздух громом фанфар и ревом горнов; с противоположного края поля им ответила группа других музыкантов; затем распахнулась калитка и на ристалище появился рыцарь в полных боевых доспехах. Хотя забрало его шлема было опущено, по гербу (золотое поле, опоясанное серебром и лазурью) все тотчас узнали графа Дерби, сына графа Ланкастера Кривая Шея.
Заставляя своего коня идти грациозным шагом, он выехал на середину арены; остановившись, он повернулся к королеве и почтительно приветствовал ее, опустив до земли острие копья, потом, повернувшись к графине Солсбери, воздал ей те же почести под гром рукоплесканий зрителей. Тем временем оруженосец графа Дерби пересек поле и, взойдя на помост, ударил жезлом в Эдуардов щит мира.
Тотчас из шатра вышел король и, приказав пажам повесить ему на шею тарч, легко вскочил на подведенного ему коня и выехал на ристалище с такой уверенной осанкой, что зрители его приветствовали еще громче, чем королеву. Эдуард был в венецианских латах, украшенных золотыми пластинами с резьбой, образующей странные узоры, в которых узнавался восточный вкус, а на его щите, вместо королевского герба, была изображена звезда, прикрытая облаком, и значился девиз: «Светит, но не видна». Тут королю подали копье, и он взял его наперевес. Судьи на ристалище, видя, что бойцы готовы, громко прокричали: «Сходитесь!». И в тот же миг противники, пришпорив коней, бросились друг на друга и сошлись в центре поля. Оба метили остриями своих копий в забрала шлемов, и оба своей цели достигли; но закругленный наконечник турнирного оружия не мог пробить сталь, и копья соскользнули, не причинив рыцарям никакого вреда. Поэтому противники вернулись на исходные позиции и по сигналу судей снова кинулись друг на друга.
На этот раз оба бойца нанесли сильные удары в центр щита, то есть в грудь; противники были слишком опытными всадниками и удержались в седлах. Однако граф Дерби одной ногой потерял стремя, и копье выпало у него из рук; Эдуард твердо сидел в седле, но нанесенный им удар был так силен, что его копье разломилось на три куска (два обломка отлетели в сторону, а третий остался у него в руке). Оруженосец графа Дерби подобрал копье и подал своему господину, тогда как Эдуарду принесли новое; оба бойца, вновь оказавшись с оружием, опять выехали на арену и в третий раз помчались друг на друга.
И в этот раз граф Дерби снова направил копье в щит противника, тогда как Эдуард, вспомнив о первом обмене ударами, избрал мишенью шлем графа; противники вновь доказали свою ловкость и свою силу: конь Эдуарда остановился и присел на задние ноги, так мощен был удар, полученный его хозяином; копье же короля попало точно в середину гребня шлема и, порвав застежки, крепившие его под подбородком, сорвало шлем с головы графа Дерби.
Оба сражались как подобает храбрым и искусным рыцарям, но граф — от усталости или из учтивости — не пожелал продолжать борьбу и, поклонившись королю, признал себя побежденным, покинув ристалище под громкие рукоплескания, удостоившись их заодно со своим противником.
