Он не стравагировал со времени первого появления Люсьена в Беллеции.
— У нас здесь только вечереет, — сказал он. — значит в твоем мире раннее утро. Твоя мать встала раньше обычного, наверное, у нее бессонница. Назови мне свой адрес, чтобы я мог найти дом. Ты говорил, что живешь недалеко от школы в Барнсбюри. Маэстро, пойдемте с нами, если хотите.
Люсьен рассказал Родольфо, как найти его дом, и три страваганти скрылись во внутренней комнате, служившей Родольфо спальней. Родольфо снял с цепочки, висевшей у него на шее, серебряное кольцо и надел его на палец.
— Это мой талисман, — пояснил он, — доктор Детридж принес его мне. Вы понаблюдаете за мной, пока меня не будет, хорошо?
И не дожидаясь ответа, ускользнул в медитацию.
Приходской священник побледнел, увидев даты жизни человека, похороны которого должны были состояться в этот вторник. Он ненавидел хоронить молодых. Это было ужасно из-за трагической противоестественности того, что родители хоронят своих детей. С этим приходилось сталкиваться каждому священнику. Но основной причиной были все эти молодые люди, приходившие на похороны. Некоторые с головы до пят в черном, некоторые одетые так, как — им казалось — должно было понравиться покойному.
Девочки всегда много плакали, да и мальчишкам приходилось не легче. А он должен был провести церемонию, которая преисполнила бы сердца присутствующих надеждой, хотя большинство из них были атеистами и агностиками.
Как, например, представшие перед ним родители покойного. Они сказали, что обычно не посещают церковь.
— Даже если я ходил в церковь до этого, то теперь перестану. После того что случилось с Люсьеном, я знаю, что Бога нет, — резко сказал отец.
— Перестань, Дэвид — остановила его супруга, но она тоже спросила, может ли церемония быть «не религиозной»
— Что ж, совершенно не обязательно читать молитвы и петь гимны, — сказал священник со всей мягкостью, на какую был способен, уважая их горе. — Вы можете выбрать стихи или что-нибудь еще и музыку, которая подошла бы вашему сыну. Но я позволю себе предложить вам поминальную службу из «Книги общей молитвы». В ней много прекрасных слов, и она хорошо воспринимается большинством людей, в том числе и неверующими
В итоге они договорились о полной службе 1662, с двумя гимнами «Снизойди на меня Божественная любовь» и «Иерусалим». Остальную музыку выбрала мать и попросила одного из друзей сына прочитать стихи. Затем она порывисто сказала, что они будут очень признательны, если в своей проповеди он учтет, что они неверующие.
Священник не стал обижаться — если церковь подвела людей в столь тяжкий момент, он не будет давить на них. Он только ответил: «Мне не понадобится никакой другой веры, кроме моей собственной».
Сейчас он встал за небольшую деревянную кафедру чтобы попытаться внушить надежду всем этим напуганным подросткам. В этот момент дверь отворилась, и в церковь вошел весьма странный человек. В первое мгновенье священник подумал, что это бездомный, но почти сразу понял, что ошибся. Этот очень странно одетый длинноволосый седой джентльмен, казалось, сошел со страниц шекспировской пьесы: в черных бархатных бриджах, свободной белой рубашке, черной бархатной жилетке и таком же плаще. Обут он был в высокие черные замшевые сапоги. Он держал в руках великолепную шляпу из черной замши и очень внимательно наблюдал за церемонией.
* * *
— Спасибо, Том, — сказала Вики Малхолланд после службы, — ты замечательно читал. С твоей стороны было очень хорошо сделать это.
Том кивнул и пожал руку обоим родителям Люсьена. Бледная девушка крепко держалась за его левую руку.
— Кто это? — спросил его отец Люсьена, показывая на странного человека, затянутого в черный бархат, который разговаривал с кем-то из присутствовавшей молодежи. — Я подумал, что это один из учителей, пришедший прямо с репетиции.
— Я никогда не видел его раньше, — ответил Том. — Он спрашивал о том, что произошло с Люсьеном. Кажется, он хороший человек и явно очень расстроен, хотя и странно выглядит.
Они стояли и смотрели на море цветов вокруг карточки с именем Люсьена. От них самих здесь был огромный букет белых роз — они потратили целое состояние и разыскали настоящие розы, те, которые пахли. Через некоторое время они вернутся за пеплом Люсьена, который решили развеять в Венеции над Большим Каналом, серебряную маску они попросили положить в гроб.
Сейчас они собирались поговорить со всеми пришедшими и отправиться домой.
— Поговорим с ним? — прошептала Вики.
В этот момент человек сам подошел к ним. У него были прекрасные гипнотические черные глаза, и, как только он взял ее за руку, все вопросы о том, кто он и откуда, вылетели у нее из головы.
— Мне очень, очень жаль, — сказал он с несомненной искренностью. — Я сожалею, что все вышло именно так.
— Спасибо, — ответила Вики. — Это мой муж, Дэвид.
Незнакомец пожал руку отцу Люсьена и сказал странные слова:
— Знайте, ваш сын жив, но теперь в другом месте. Он никогда не забудет вас и тоже думает о вас, как вы думаете о нем. Он вырастет сильными и счастливым, и однажды вы вновь увидите его.
Слезы полились из глаз Вики, а когда она справилась с ними, незнакомец уже исчез.
— Ненормальный, — сказал ее муж. — Наверное, религиозный фанатик, из тех, что постоянно посещают похороны и рассказывают о другом мире. Не расстраивайся из-за него.
— Он вовсе не расстроил меня, Дэвид, — ответила она. — И не показался мне ненормальным. Наоборот, он очень утешил меня.
Люсьен и Детридж несли свое беспокойное дежурство у тела Родольфо. В спальне горели свечи и снаружи доносились голоса трех женщин, оставшихся в лаборатории.
Наконец, застывший Родольфо глубоко вдохнул и открыл глаза. Затем сел и снял кольцо.
— Вы видели их? — спросил Люсьен. — Вы рассказали им обо мне?
Родольфо кивнул. Он достал из рукава белую розу и молча протянул ее Люсьену.
У Люсьена перехватило дыхание.
— Вы принесли ее с собой!
— На это есть причина, — ответил Родольфо — Маэстро, если вы не против, я хотел бы поговорить с Лючиано наедине.
* * *
Они еще не скоро вышли из комнаты. Солнце вставало в неярком синем небе Беллеции, не похожем ни на какое другое, кроме неба Венеции. Его свет заливал лабораторию. Люсьен был очень бледен.
Арианна подбежала к нему и взяла его за руку. Всю ночь она проговорила с Сильвией, Леонорой и Детриджем и поняла все, что произошло. Она больше не сердилась на своих настоящих родителей и не боялась возложенной на нее ответственности; в сердце ее не осталось места для других эмоций, кроме скорби о своем друге.
