Раз в месяц в тюрьме положен комендантский обход.
Новый комендант главной тюрьмы Парижа и всей Франции не мог пренебрегать этой традицией, словно в его ведении находилась какая-нибудь второстепенная Фор-Левек или Консьержери, куда отправляли уличных воров и неудачливых грабителей с Нового Моста. Г-н дю Трамбле был человеком не только предусмотрительным, но и обстоятельным. Он потребовал себе списки заключенных и весьма тщательно ознакомился с ними. А ознакомившись, пришел к выводу, что его постояльцы, за редким исключением, составляют вполне достойное общество и требуют к себе такого же достойного отношения. Поздравив себя с этим выводом, г-н дю Трамбле тотчас же написал прошение о выделении дополнительных сумм из казначейства на содержание бастильских узников.
Покончив с этим полезным делом, новый комендант, вызвал караульного офицера и приступил к обходу.
Первого узника пришлось долго будить. В камере царил полумрак, было сыро и тоскливо, и г-н дю Трамбле испытал мимолетное чувство жалости к узнику, который, как следовало из бумаг, провел здесь уже без малого семь лет. Впрочем, это несвойственное натуре г-на дю Трамбле смутное ощущение быстро покинуло его.
– Есть ли у вас жалобы? – спросил он заключенного, назвав ему свое имя и объяснив, что он новый комендант тюрьмы.
– Да, – был ответ.
– На что же вы жалуетесь?
– Меня постоянно будят! Стоит мне только заснуть покрепче и увидеть во сне что-нибудь приятное – тут же тюремщик принимается грохотать ключами, дверьми… всем чем можно. И все это под тем предлогом, что он принес мне обед! Теперь вот изобрели какой-то обход и разбудили меня на том самом месте, где мне приснилось, что я только было собрался свернуть шею вашему предшественнику.
– Зато теперь на ваше содержание будут отпускать по десять ливров, любезный, то есть значительно больше, чем до сих пор, – сказал несколько выбитый из колеи г-н дю Трамбле и, выходя из камеры, пообещал лично приказать тюремщикам производить как можно меньше шума.
– Что ж, тогда, может быть, мне удастся досмотреть мой сон, – проворчал узник. – Только теперь вместо того, прежнего, я сверну шею вам, раз уж вас прислали на его место.
– Чтоб ты увидел во сне черта! – в сердцах пожелал дю Трамбле, выйдя из мрачной камеры в не менее мрачный и сырой коридор. Тюремщик за его спиной весело ухмыльнулся, так как услышал пожелание нового коменданта.
Следующая камера пустовала.
– О, я думал в Бастилии трудности с помещениями! – удивился г-н дю Трамбле.
Ему объяснили, что камера пустует недавно, так как ее постоялец упокоился на тюремном кладбище.
– А-а, это дело другое, – милостиво согласился новый комендант. – Однако это бесхозяйственность – позволять пустовать камерам. Ведь каждый новый заключенный – это по меньшей мере дополнительные пять ливров в день. Я непременно напишу главному судье.
К середине дня дю Трамбле почувствовал усталость.
– Какое это, однако, утомительное дело – обходить тюрьму, – проговорил он, утирая лицо тончайшим платочком. – Кто у нас следующий?
Следующим был д'Артаньян.
– Добрый день, сударь. Я – новый комендант тюрьмы, – уже привычно представился г-н дю Трамбле. – Ба! Да это же господин д'Артаньян!
– А, вот наконец и вы, господин дю Трамбле, – флегматически отвечал мушкетер. – Вы что-то запоздали. Я дожидаюсь вас уже третий месяц.
– Что вы такое говорите?! Я вчера вступил в должность.
– А, это меняет дело. Очевидно, ваш предшественник предвидел, что его все равно лишат должности, и не проявлял излишнего служебного рвения.
– Зато я, как видите, здесь. Итак, есть ли у вас претензии к условиям вашего содержания в Бастилии? Вы можете предъявить их.
– Есть ли у меня претензии?! Я не ослышался: вы спросили, есть ли у меня претензии?! Записывайте! Записывайте, так вы не сможете запомнить! Во-первых, дрова сырые, в камере холодно, как в погребе, а по стенам течет вода. Во-вторых, болван тюремщик не позволяет читать после отбоя.
В-третьих, кормить стали хуже. В-четвертых, какого черта меня перевели в другую камеру?
И д'Артаньян принялся перечислять свои претензии, загибая пальцы.
– Э-э, стойте, стойте, господин д'Артаньян! Остановитесь… Этак у вас недостанет пальцев на обеих руках! – воскликнул дю Трамбле, ошеломленный этим потоком, гасконского красноречия. – Так дело не пойдет. Вы должны выбрать самое главное.
– Главное?
– Ну конечно.
– В таком случае я спрошу: почему я тут оказался ?!
– Вам до сих пор не предъявлено никакого обвинения?
– Конечно, нет! Однако с той самой поры, как я вас увидел, одна моя догадка…
– Что же?
– …превратилась в уверенность.
– В чем же вы теперь уверились?
– Вы хотите знать?
– Еще бы! Коменданту положено знать все о своих подопечных.
– Так вот теперь я понял, что я здесь по той же самой причине, что и вы.
– Как так?!
– Очень просто. Вы мчались к его высокопреосвященству с какими-то важными известиями. Я арестовал вас. Мы встретили его. Он приказал арестовать меня, чтобы я не мешал вам сообщить эти известия ему. И только. Конечно, меня бы пора уже выпустить отсюда, так как вы имели вполне достаточно времени, чтобы сообщить все, что собирались.
Но, очевидно, меня держат тут в воспитательных целях.
Кстати, вы ведь наверняка близки с кардиналом?
– Его высокопреосвященство делает мне честь и дарит меня своим расположением, – проговорил дю Трамбле несколько обиженным тоном, так как ему только что намекнули, что он получил свое место благодаря поспешному доносу.
– Он случайно не обмолвился при вас, сколько меня тут собираются держать?
– Уверяю вас, я даже не знал, что вы здесь, пока не увидел своими глазами!
– Но вы ведь видели списки заключенных, когда принимали дела?!
– Но там нет вашего имени. У вас нет тюремного номера – значит, вы не сидите.
– Черт побери! Но я-то сижу!!
– Еще бы, это я вижу.
– В таком случае могу я попросить вас навести справки о моем деле.
– Я, конечно, доложу…
– Сделайте одолжение. – С этими словами д'Артаньян уселся на кровать и гостеприимно пригласил г-на дю Трамбле сесть рядом.
– К сожалении не могу предложить вам ничего лучшего. Мой стул пришел в полную негодность, после того как я запустил им в тюремщика.
– Отчего же вы это сделали? Такие вещи строго запрещены.
– Он не хотел отвечать на мои вопросы.
– О чем же вы спрашивали его?
– Какого черта меня лишили общества господина Ла Порта, камердинера ее величества.
– Вы что, сидели в одной камере?! Но ведь это строжайше запре…
– С вами положительно невозможно разговаривать. Вы напоминаете ходячий устав. Я не сидел в одной камере с господином Ла Портом, хотя был бы бесконечно рад такому приятному обществу. Но я по крайней мере виделся с ним во время прогулок!
