Всадник откинул башлык и, подняв вверх худые мускулистые руки, вполголоса пробормотал какие-то слова. Он пристально посмотрел по сторонам и затем соскочил с лошади. Подойдя вплотную к «Кровавой скале», он вдруг тихо вскрикнул: у основания скалы была начертана звезда, подобная той, что украшала бедро его лошади. И на руке его была такая же звезда. Путник опустился ничком на землю, пробормотал молитву, а потом вскочил на коня и поскакал дальше.
Ущелье осталось позади. Конь и всадник очутились в бесконечной и безграничной пустыне. Одинокий всадник ехал, не спуская глаз с медленно заходящего солнца. Он будто не чувствовал палящего зноя. Человек этот, по-видимому, прошел через все земные страдания — лицо его, озаренное лучами вечернего солнца, было страшно обезображенно. Оно было покрыто многочисленными рубцами, ресниц не было совсем, глаза глубоко запали, нос был искривлен, а борода скрывала перекошенный рот. Всадник откинул свой белый плащ — из обнаженной груди араба торчал нож-ятаган.
Человек этот был так называемый «кающийся» — добровольный мученик, принадлежавший к племени аяссуа. Огнем и железом изуродовал он свое тело, не чувствуя страданий, и в своем вечно возбужденном нервном состоянии, в чаду бешеных галлюцинаций, почитал себя невыразимо счастливым.
Аскеты прежних веков взглянули бы на него с благоговением. Его называли святым: он беседовал с Аллахом, и Аллах внимал его словам. Пустыня была его царством — в ней он был, как дома, и без труда находил дорогу.
Солнце почти скрылось за горизонтом.
Всадник привстал на стременах, взялся за ружье, приложил палец к курку, и, не сводя глаз со светила, замер в ожидании. Лучи солнца потухли, сразу потемнело, и на небе медленно проступила бледная луна.
Раздался выстрел: всадник приветствовал появление луны и звучным голосом стал читать стих из Корана: «И настанет время для тех, которые предстанут перед престолом Аллаха».
— Это время настало,— ответил ему голос, казалось, звучащий из другого пространства.
Святой продолжал, не смущаясь:
— Поклянись великим аль-Кораном, что ты посол, которому поручено указать истинный путь.
— Клянусь в этом великим аль-Кораном,— ответил тот же голос.
— Открой то, что открыла тебе книга Аллаха: никто не может извращать его слова, без него у тебя, нет пристанища, нет защиты.
Второй голос продолжал:
— Неверные услышат этот голос, который скажет им: «Гнев Аллаха против вас, могущественнее, чем гнев ваш против вас самих, ибо вам было дано уверовать, а вы не уверовали».
— А какая судьба ожидает неверных? Уведомь их, что близок день, когда их сердца умрут…
Святой обратился к востоку, поклонился и издал трехкратный громкий крик.
Когда он обернулся, перед ним стоял человек высокого роста, в темном плаще.
В наступающей ночи всадник тихо спросил:
— Ты тот, кого я ожидаю?
— Я — посол Аллаха!
— Носишь ли ты на себе его священный знак?
— Смотри.
— Мрак затемняет мой взор.
— Смотри,— повторил прибывший, откинув плащ и обнажив худую грудь. На груди сияла фосфорическим блеском шестиугольная звезда.
Тогда святой спешился, поклонился до земли и прошептал:
— Аллах велик, и Магомет — пророк его.
— Встань,— сказал другой,— правоверный преклоняется лишь перед Аллахом.
— Разве ты не посол Аллаха? Разве ты не пришел для того, чтобы мечом наказать безбожных гонителей священного ислама? Разве ты не тот, чья рука изгонит неверных собак из страны, дарованной нам Аллахом?
— Да, я тот, но тем не менее говорю тебе — встань! Братья знают, что я теперь здесь, они знают, что я живу в пустыне, там, куда еще не проникал взор человека, и что я явлюсь в четвертом месяце в час, когда возрастающий месяц освещается последними лучами солнца. И тебя прислали братья?
— Да.
— Но готовы ли они принять посла Аллаха? Готовы ли они пожертвовать своими женами, конями, стадами и жизнью? Готовы ли они на все страдания и муки, чтобы снова завоевать царство Аллаха?
— Взгляни на меня. Я истерзал свое тело огнем и железом, в моей груди зияет рана; на это же самое готовы все братья. Они безусловно подчинятся тебе и радостно примут на себя это бремя.
— В таком случае я, Мальдар-Мохаммет-бен-Абдалла,-говорю тебе и братьям: настал час мести, борьба начинается, и смерть неверным! Кровь их потечет, как вода источников, и в ней они захлебнутся! — Он умолк и затем продолжал: — Где Куаны?
— В Уаргле. Они готовы избрать тебя главой калифата.
— Слуга Аллаха не нуждается в земных отличиях. Где христиане-пленники? Исполнен ли мой приказ? Их увели?
— Да, господин. Они, числом пятьдесят, заключены в Казбе Уарглы.
— И их не коснулись и пальцем?
— Нет. Ты запретил это, твой приказ исполнен. Правоверные роптали и требовали их смерти, в особенности смерти одного из них — капитана-француза.
— Неужели ты полагаешь, что смерть пощадит хоть одного? Но убивать человека не стоит сразу! Нет, святой Меккадем, вернись к братьям и скажи им: раньше чем луна пройдет двадцатую часть своего месячного пути, я буду среди них, и тогда кровь неверных прольется рекой. Скажи избранникам Аллаха, что я требую от них слепого повиновения, что я был у священной Каабы в Мекке и беседовал с Аллахом… Аллах отвечал мне, и его устами повелеваю я! Ступай!
Меккадем вскочил на коня й ускакал. Мальдар же тихо произнес про себя:
— Они все должны умереть, и кровь их будет источником, из которого поборники Аллаха почерпнут мужество и силу.
Некогда оазис Уаргла, затерявшийся среди великой пустыни и окруженный покровом таинственности, был хорошо известен.
Здесь происходила отчаянная борьба последователей ислама и христиан.
Но времена эти давно прошли, и теперь Уаргла — не что иное, как укрепленный город, расположенный среди цветущего оазиса.
В тот день, когда встретились Мальдар и Меккадем, у главных ворот Уарглы собралась большая толпа, в которой раздавались громкие крики.
На груде камней стоял марабут. С обезображенным лицом, в изодранном плаще, он воздевал руки к небу и кричал:
— Аллах любит храбрых и презирает трусов! Чего медлите вы, жалкие слепцы! Вы издеваетесь над правосудием Аллаха, и вас постигнет его кара! В темницах Казбы находятся наши враги — чего вы щадите их? Восстаньте, поборники ислама, месть и смерть гяурам!
При этих словах оратор распахнул плащ и обнажил грудь — в ней зияла страшная рана! Затем он начал полосовать себя ятаганом — раздался бешеный рев, засверкали кинжалы, и вся толпа слилась в общем крике:
