— Синьор Джакомо?
— Что, Иоанна?
— Хорошо, что вы здесь, у нас. Вы как отец, самый лучший отец, какого только можно себе вообразить. Вы всем помогаете, делаете столько хорошего и не думаете о себе. И мне вы помогли, ведь, честно говоря, я уже начала упрекать себя.
— Упрекать? В чем же ты можешь себя упрекнуть?
— В том, что синьор да Понте уехал по моей вине. Что это я выгнала его из города.
— А, я понимаю. Значит, вот что тебя беспокоило! Не тревожься, здесь нет твоей вины. Если бы синьор да Понте не попытался сблизиться с тобой, он сделал бы то же самое с другой.
— С другой? С кем?
— Это не важно. Для синьора да Понте это не имеет никакого значения. Он пытается добиться то одной, то другой. Сначала была Тереза Сапорити. После того как барьер оказался слишком высоким, он попытался сблизиться с тобой.
— Он пытался соблазнить синьору Сапорити?
— И не раз.
— А потом меня?
— Не потом, а одновременно. Ухаживая за синьорой Сапорити, он заглядывался на тебя.
Казанова уставился на сухие губы Иоанны. Даже маленькие трещинки на ее устах выражали ужас. Джакомо взял со столика у постели стакан воды и подал его Иоанне. Она слегка улыбнулась. Казалось, что стакан воды вернул ее к жизни. Девушка залпом выпила воду.
— Наконец-то я поняла, синьор Джакомо. Господин да Понте добивался моей благосклонности, но на моем месте мог бы быть кто угодно. То есть он имел в виду не меня, Иоанну, а… Ну да… Как бы это сказать?
— Он имел в виду не тебя, а некое милое создание. То в фартуке, то в дорогом наряде, которое, к несчастью, все время попадалось ему на пути.
Иоанна засмеялась. Наконец-то она засмеялась!
— Да, вы хорошо сказали, синьор Джакомо. Я вес время оказывалась у него на пути. Так и было.
— Ты все время была у него на пути, я знаю. Ты сталкивалась с ним и не придавала этому никакого значения. Он же заприметил тебя, и его глаза загорелись. Как глаза Дон Жуана при виде Церлины. В опере Моцарта есть сцена, в которой Дон Жуан и Церлина встречаются на дороге. Сегодня мы ее репетировали.
— Что в ней делает Церлина?
— Следует за Дон Жуаном в замок, чтобы присутствовать на празднике.
— Что случилось во время праздника?
— Он набрасывается на нее и пытается применить насилие.
— А она?
— Кричит, очень громко кричит. К сожалению, синьора Бондини, которая играет роль Церлины, совершенно не умеет кричать. Мы даже повздорили из-за этого.
— Повздорили?
— Да, Иоанна. По твоей вине.
— По моей? При чем же тут я?
— Наш маэстро вскочил на сцену и отругал синьору Бондини. Сказал, что она должна кричать громче и сильнее. Громко, сильно, но в то же время звонко и на одной ноте. Сказал, что она должна кричать, как ты. Твой громкий крик должен послужить примером для ее крика. Для Моцарта было необычайно важно, чтобы крик пробирал насквозь.
— Мне трижды удалось высокое фа, синьор Джакомо.
— Высокое фа?
— Когда да Понте ко мне прикоснулся, синьор, я трижды взяла высокое фа. И оно прекрасно удалось.
— Высокое фа. Теперь я начинаю понимать… Значит, ты играла в этой сцене… Ты защищалась от синьора да Понте с помощью своего таланта? Я прав?
— Да, синьор Джакомо, вы правы. Но никто, кроме господина Моцарта, этого не заметил.
— Ну, разумеется, это мог заметить только Моцарт. Он не заметил ничего, кроме высокого фа. Теперь твое фа знаменито. Поздравляю тебя, Иоанна!
Она села в постели и обняла Казанову. Он дал ей наилучшее лекарство, хотя и не подозревал об этом.
— Иоанна, ты не хотела бы посмотреть на репетиции в театре?
— Я была бы счастлива, если бы это было возможно, синьор Джакомо.
— Как только ты выздоровеешь, я возьму тебя с собой в театр. Сколько еще нужно времени?
— Не больше дня, синьор Джакомо.
— Тогда вскоре ты пойдешь со мной и сможешь научиться тому, что пригодится тебе в будущем. В конце концов, ты певица, а не служанка, которую может использовать любой господин, когда ему вздумается.
Казанова поднялся и хотел попрощаться с Иоанной. В этот момент он заметил букет цветов и блюдце с лесными ягодами.
— Кто принес тебе эти прекрасные ягоды?
— Их принесла кухарка. Но как бы хороши они ни были, я не могу их есть.
— О, как жаль! Если они полежат еще немного, то испортятся. Я возьму их. Я с утра ничего не ел. А цветы? Они от Паоло?
— Нет, они… от него.
— А, я понимаю. Тогда я заберу и букет.
Казанова взял блюдце с ягодами и цветы, кивнул Иоанне и осторожно вышел, чтобы не рассыпать ценные ягоды. Джакомо любил лесные ягоды. Больше всего на свете. Может, кухарка еще не спала. Он попросит взбить их с шестью желтками и белками… Или лучше взять двенадцать. Двенадцать желтков и белков, немного сахара, изысканной марсалы[17]… Да.
Беспокойство не давало Паоло уснуть. Ему не хватало Иоанны, но она не открыла дверь, хотя Паоло и стучал несколько раз. Так как нельзя было пойти к Иоанне, он взял свою валторну и выбежал среди ночи из дворца.
Паоло шагал по пустынным улицам и переулкам. Слышался лишь вой ветра, да еще из немногочисленных трактиров, открытых в это время, доносился тихий перезвон. Словно легкий порыв ветра звенел стаканами.
Паоло поспешил вниз, к Влтаве, приложил к губам валторну и попытался играть. Он так часто исполнял «La a darem…», что ему казалось, будто вместо него играл кто-то другой. Паоло играл осторожно. Ноты должны плясать на водной глади, но вместо этого их уносил очередной порыв ветра.
Дальше, дальше. Нужно подойти к мосту. Можно ли заставить мост подпевать? Паоло стал посредине моста, взял валторну и снова попробовал сыграть. Но и сейчас отрывок вышел пресным. Казалось, ноты защищались от него, застревали между тяжелыми опорами моста или просто срывались вниз. Может, вода была слишком властной? Да, скорее всего, Паоло не мог с ней соперничать.
Парень прислушивался к доносившимся звукам, боясь шелохнуться. Послышалось едва различимое, тихое журчание, словно ветер и вода вступили в тайный союз у моста и вместе что-то напевали. Паоло пошел дальше, на другой берег реки. Он знал, что в закрытом пространстве звуки становились сухими. Они были сдавленными, стесненными, словно их что-то заглушало. Невыносимо. Паоло никогда не согласился бы здесь играть! Однажды он поднимался к тромбонистам на одну из городских башен. С высоты разливалось звучание труб, тромбонов, но это не подошло бы для валторны. Она пела только из укрытия, неожиданно, словно предлагая отгадать, где же она.
