Потом появилась Флор. Она приняла старика за очередного клеврета Гонзага и холодно посмотрела на него. Но он ответил ей честным, открытым взглядом, и донья Крус поклонилась хозяину.
Аврору с Флор поместили в большой комнате на втором этаже сарацинской башни. Час спустя больная спала крепким сном, а подруга сидела у ее изголовья. Солнечные лучи пробивались сквозь старые тусклые стекла в свинцовых переплетах и ласково скользили по лицам двух пленниц.
Пейроль же у себя в комнате радостно потирал руки.
«После треволнений последнего времени, – думал он не без удовольствия, – несколько месяцев отдыха в этом тихом уголке пойдут мне на пользу. Роль у меня здесь нетрудная – бурь не ожидается, удары шпагой не грозят…»
Затем он наскоро оделся и отправился к хозяину дома.
Давно уже фактотум принца Гонзага не пребывал в таком отличном настроении, на его лбу почти разгладились морщины – следы постоянных забот о расположении Гонзага и вечного страха перед встречей с Лагардером.
Пейроль нашел старика во дворе – тот кормил птиц. Птицы доверчиво склевывали крошки хлеба прямо с его ладоней. На интенданта эта картина произвела огромное впечатление.
«Совесть этого человека, – подумал он, – должна быть кристально чистой, а характер – даже слишком прямым. Надо хорошенько последить, чтобы он не совал носа в наши дела».
Услышав шаги, дон Педро обернулся.
– Сударь, – поклонился ему Пейроль, – занятие, за которым я вас застал, доказывает доброту вашего сердца. Поэтому осмелюсь обратиться к вам с просьбой.
– Что же вам угодно, сударь?
В тот день сердце дона Педро более чем когда-либо было исполнено нежности и доброты: он радовался, что совершил доброе дело, приютив еще одну раненую пташку… Оттого ему и было так приятно уделить толику милосердия ее небесным сестрам.
В голове у него вдруг промелькнула мысль:
«Бедная малютка похожа на голубку с подбитым крылом. Но кто же тот негодяй?..»
Благородный старец посмотрел на Пейроля и понял, что этот человек привык лгать.
«Так кто же? Гонзага? Или он сам?» – продолжал размышлять дон Педро.
Интендант сказал с улыбкой:
– В мои обязанности входит всемерная забота о юных особах, которых вы столь любезно приняли в своем доме, и я уже вижу: без вашей помощи мне не обойтись. Не скажете ли вы, где нам найти женщину, которая спасет нас от голодной смерти так же, как вы спасаете этих птичек?
Дон Педро принужденно улыбнулся:
– На какое время вам понадобятся ее услуги?
– На день или на два, пока я не отыщу в округе какую-нибудь особу, которая могла бы служить кухаркой и горничной при больной.
– Кончита! – позвал дон Педро.
Добрая старушка из Монтальбана случайно оказалась в этот час в замке, хотя и собралась уже бежать от множества незнакомых людей, нарушивших покой хозяина древних руин.
Тот шепнул ей что-то на ухо и велел затем исполнять приказы Пейроля.
Кончита, как и ее хозяин, решила, что пришелец не слишком похож на честного человека, но не сочла нужным высказывать свое мнение о незнакомце, а поспешила на кухню, готовить гостям обед.
Фактотум рассыпался в благодарностях, на которые хозяин не обратил никакого внимания. Старцу все это казалось более чем странным. Он подумал: раз уж к больной должна быть приставлена горничная, пусть это будет девушка, которую выберет он сам. У добрых и великодушных людей бывают порой внезапные озарения!
– Моя дочь сейчас в Памплоне, – сказал он фактотуму, прежде чем распрощаться, – но я жду ее с минуты на минуту. Если вы не настаиваете на том, чтобы немедленно разыскать подходящую служанку в округе, дочь моя тотчас же будет к вашим услугам.
– Судя по вашему виду, – заметил Пейроль, – дочери вашей не пристало кому-то прислуживать. Я не посмею обратиться к ней со столь оскорбительным предложением.
– Вы ошибаетесь, сударь, – невозмутимо возразил старик. – Моя дочь – цыганка.
Изумлению Пейроля не было предела:
– С кем же я тогда имею честь беседовать, сударь? Неужели вы – не идальго?
– В жилах идальго не должно быть ни капли еврейской или мавританской крови. Мой же предок – андалузский халиф Ибн-Ахмар, Красный человек.
– Кто же вы?
– Я испанский гранд, но не пытайтесь узнать мое имя. Если угодно, можете и меня звать Красным человеком. Я пролил на своем веку немало крови – и, полагаю, пролью еще! (
Господин де Пейроль карабкался в орлиное гнездо на Пенья дель Сид в тот самый день, когда Кокардас всходил на эшафот в Мадриде.
Назавтра шевалье де Лагардер, два бретера и баск Антонио Лаго встретились в ветхой хибарке, стоявшей в окрестностях Сеговии.
Вырвавшись из пут правосудия Альберони (а точнее, Гонзага), гасконец точно так же, без зазрения совести, ускользнул от братьев мира и милосердия.
Несмотря на то, что накануне произошло столько событий и явлено было столько доблести, Лагардер был мрачен. Он знал, что Филипп Мантуанский в Мадриде и с ним вся его банда, кроме Пейроля. Значит, Пейроль вместе с Авророй и доньей Крус скрывается где-то в другом месте. Лагардер отдал бы десять лет жизни, чтобы выяснить, что это за место.
С тех пор как шевалье приехал в Испанию, он, как ни старался, не мог отыскать никаких следов прекрасных пленниц. Оттого-то был он и сердит, и печален.
– Ты уверен, что видел Шаверни? – обратился он к Кокардасу.
– Да сколько раз повторять, голубь мой! – отвечал гасконец. – Он мне сам назвался да к тому же заставил выпить здоровенный стакан воды! Этого со мной так давно не случалось, что до сих пор вся глотка горит.
– Почему ты не сказал, что я был там?
– Мальчик мой, я ведь с какой высоты-то шмякнулся?! Все печенки отшибло – тут уж не до разговоров, дьявол меня раздери! Да еще эти стервятники налетели со всех сторон со своими благословениями и такой подняли галдеж, что я слова выговорить не мог. Да уж, ничего не скажешь…
– А вдруг он знает, куда их увезли? – прошептал Лагардер.
Он закрыл лицо руками; все замолчали, чтобы не нарушать его скорбной сосредоточенности.
Кроме четырех мужчин, в комнате находилась цыганка Марикита. С грустным вздохом она присела у ног Лагардера и сказала:
– Не отчаивайся. Скажи, где мне найти тебя через два дня. На это время я оставлю тебя.
– Почему?
– Я обязана исполнить свой долг. У меня, как и у тебя, есть в жизни цель. Не допытывайся – я ничего не могу рассказать тебе об этом.
Анри посмотрел ей в глаза, но она не отвела взгляда и даже не нахмурилась, только проговорила:
– Ты не веришь мне? Ты думаешь, я пойду к твоим врагам?
