Анри посмотрел ей в глаза, но она не отвела взгляда и даже не нахмурилась, только проговорила:
– Ты не веришь мне? Ты думаешь, я пойду к твоим врагам?
– А почему бы и нет? Я не знаю тебя, не понимаю, почему помогаешь мне.
Красавица цыганка опустила голову, и по щекам ее скатились две слезы.
– А я верна тебе до самой смерти, – прошептала она. – Своим недоверием ты терзаешь мне сердце! Если ты прикажешь мне – я открою тебе свою тайну.
Лагардер посмотрел на нее. Его тронули горькие слезы и искренняя печаль девушки.
– Нет, милая, – покачал он головой, вставая со скамьи. – Я был несправедлив к тебе! Прости меня – я так страдаю… Нет, я ничего не хочу знать.
Лицо красавицы тотчас просветлело.
– Я спешу к отцу, – объяснила она. – Ничто на свете не в силах помешать мне навещать его хотя бы раз в две недели. Я приду к нему даже с другого конца Испании – и даже если в пути меня будет подстерегать смерть! А исполнив свой долг, я вернусь и стану преданно служить тебе.
Она все рассказала ему, когда он перестал допытываться… Лагардер поцеловал ее в лоб:
– Ступай, отважное дитя! У тебя благородное сердце – и да хранит тебя Бог! Если ничего не случится, послезавтра в полдень мы ждем тебя у Новой башни в Сарагосе.
– Я буду там, – отвечала цыганка. – Ты же без крайней нужды не уходи из города, не повидав меня. Я почему-то уверена, что принесу тебе важные вести.
В последний раз бросив на Анри взгляд, исполненный нежности, грусти и преданности, Марикита скрылась за поворотом дороги.
– Она почти так же хороша, как та сеньорита, что поцеловала меня в Мадриде, – промурлыкал Паспуаль.
– Что за дуры эти мадридские сеньориты! Да уж, ничего не скажешь! Лучше б меня целовали! Я ведь в тот день был на коне.
– Не на коне ты был, а на безухом осле… И выглядел ты неважно, бедняжка мой Кокардас!
– Ты в своих лохмотьях тоже не больно-то походил на любезного кавалера, дружок! Не знаю, что за вкус у этой дамочки, если она не нашла лица получше, чтобы потереться о него своей мордашкой. На что она в тебе польстилась-то, голубок ты мой лысый?
– Идемте! – прервал их задушевную беседу шевалье. – Мы теряем время, а дело даже не начато.
Боль, терзавшая душу Лагардера, ослабла. Он встал и машинально положил руку на эфес шпаги: впереди его ждала новая, отчаянная схватка с судьбой, не шедшая ни в какое сравнение с прежними, самыми ожесточенными битвами.
Под вечер, когда туман и сумрак окутали сарацинскую башню на Пенья дель Сид, когда летучие мыши бесшумно закружились над самой землей, а ночные птицы – филины и неясыти[65] – зловеще заухали в расселинах скал и закоулках развалин, маленькая цыганка подошла к крепостному валу.
Она целый день шагала по дороге; одежду девушки покрывал толстый слой пыли; волосы слиплись от пота; на ногах, истертых о камни и изрезанных терниями, виднелись тонкие струйки крови.
Бедняжка Марикита страшно измучилась в пути, но едва Сириус – пастушья звезда, что первая встает над горизонтом, – едва Сириус заблистал над темным силуэтом Пенья дель Сид, красавица забыла об усталости и боли в ногах.
Радостно искала она глазами единственное окно, которое всегда светилось в ночи, – окно комнаты ее отца. Марикита не видела этого огонька только тогда, когда, задержавшись в дороге, подходила к замку уже на рассвете.
Но что же она заметила сейчас? Сегодня в башне горело три, четыре окна!
Улыбка на устах маленькой цыганки угасла; под рубашкой, едва прикрывавшей тугую девичью грудь, взволнованно заколотилось сердце.
К ее отцу никогда никто не приходил, но сейчас он был явно не один: в башне загоралось и гасло по нескольку окон кряду, причем на разных этажах.
Марикита никогда не боялась за себя, но испугалась за доброго старца: она так дорожила его привязанностью! Не прогнали ли его из замка, не напали ли на него? Не столкнется ли она вскоре с его убийцами?
Девушка нащупала маленький кинжальчик, раздвинула густые кусты и скрылась в толще скалы, словно та расступилась перед ней.
Марикита зашагала по высеченной в камне лесенке – неровной, весьма опасной для непривычного человека и такой узкой, что маленькая цыганка еле-еле протискивалась вперед.
С полчаса поднималась она все выше и выше. От волнения с нее градом катился пот. Наконец она достигла подножья башни – и, как вихрь, ворвалась в комнату. Там сидел ее отец и спокойно читал.
Не в силах вымолвить ни слова, она упала в его объятия и чуть не лишилась чувств. Поцелуи отца оживили ее.
– Добро пожаловать, дочь моя, – произнес отец. – Я жду тебя уже два дня.
Марикита услышала шаги у себя над головой и подскочила от испуга:
– Что это? Тебе здесь ничто не угрожает, отец? Я видела, как во всех окнах башни загорались огни…
Нетерпеливая, порывистая, натянутая, как струна, девушка готова была заслонить дона Педро своим телом и спасти его от смерти…
– Успокойся, дочь моя, – улыбнулся старик. – Завтра ты узнаешь, что случилось. Никакой опасности нет. Но сейчас ты устала и проголодалась…
– Я не хочу есть и не собираюсь отдыхать… Умоляю, отец, объясни мне, что здесь происходит!
– Ничего страшного, скорее – наоборот. Я полагаю, что совершил доброе дело: когда ты все узнаешь, ты, несомненно, согласишься со мной.
Нервное напряжение, благодаря которому Марикита держалась на ногах, прошло и девушка рухнула в кресло; лишь теперь она лишилась чувств.
Дон Педро смочил ей лицо водой. Когда цыганочка пришла в себя, из глаз ее брызнули слезы; она сжала ладонями седую голову старика и покрыла ее поцелуями, шепча сквозь рыдания:
– А я боялась, что больше не увижу тебя.
– Напротив, ты еще несколько дней побудешь со мной.
– Но это невозможно! Завтра я снова должна уйти.
– Завтра? Но мне нужно, чтобы ты осталась здесь на неделю.
Цыганочка поднялась с кресла и заявила:
– Никакая человеческая сила не удержит меня.
– А если я тебе прикажу?
Марикита на миг заколебалась, но не смутилась:
– Я ослушаюсь вас, отец.
Старец ничуть не рассердился.
– Если же я не прикажу, а попрошу тебя? – ласково улыбнулся он.
– Отец мой, – простонала Марикита, – не уговаривайте меня! Я не могу!
– К кому же ты спешишь? – воскликнул пораженный дон Педро. – Кто тебе дороже отца?
Она потупилась и ничего не ответила.
– Значит, это мужчина, – вздохнул дон Педро. – Сегодня ты не хочешь поделиться со мной своим секретом. Но завтра ты проснешься и обязательно все мне расскажешь, я же выслушаю тебя с сочувствием и пониманием… Не сомневаюсь: раз ты избрала его – он, конечно, благородный человек, достойный тебя.
