Неоптолем, вскрикнув от резкой и неожиданной боли, мигом вскочил и обрушил бешеный удар кулака на голову собаки. Тарк обмяк и рухнул замертво на днище корабля.
И тотчас раздался нечеловеческий крик Андромахи. Она видела, как упал ее защитник, могла подумать, что Неоптолем убил его и прийти от этого в ужас. Но случилось другое несчастье, куда более страшное: с размаху нанося удар собаке, Неоптолем взмахнул правой рукой, на которой висел, вцепившись в нее, Астианакс. Малыш сорвался и, беспомощно раскинув ручонки, перелетел через борт корабля…
— Не-ет! — взвыла женщина, вскочила, уже не чувствуя своей наготы, не видя ничего, кроме летящего в темные волны тельца, не слыша ничего, кроме пронзительного и отчаянного крика:
— Мама-а-а!
На миг Неоптолем застыл, ошеломленный, потрясенный всем, что произошло и продолжало происходить. Из глубоких ран, оставленных зубами Тарка, ручьями лилась кровь.
Корабль резко качнуло, и Андромаха упала, немного не достав борта, через который хотела перемахнуть в воду.
— Держите ее! — крикнул Неоптолем, краем глаза успев увидеть бросившихся к нему на помощь воинов.
В следующий миг он вскочил на борт, изо всех сил оттолкнулся и прыгнул в воду.
Когда большая тяжелая волна поглотила его и затем вытолкнула на узорчато-пенную, летящую то вверх, то вниз поверхность, мальчик вдруг подумал, что не найдет Астианакса. Было почти совершенно темно — рассвет еще еле-еле прорезался сквозь непроглядность штормовой ночи. И волны все были одинаковые, и все вокруг сливалось в клокочущую и качающуюся массу, которая, будучи рядом, прикасаясь, охватывая и втягивая в себя, казалась живой и смертельно опасной.
Но тут почти рядом показалась из воды кудрявая головка малыша, и Неоптолем, одним взмахом доплыв до него, левой рукой охватил беспомощно барахтающееся тельце. Хуже всего было то, что эта рука немела и отказывалась служить: Тарк не разгрыз кость, но, наверное, сильно повредил мышцы…
Базилевс огляделся. Ему стало страшно, когда он увидел, как далеко оказался корабль, куда дальше, чем он думал — пока он нырял, его отнесло на порядочное расстояние.
Кормчий, видевший все или почти все, что произошло, уже разворачивал судно, отдавая команды гребцам. Некоторое время они делали невероятные усилия, чтобы направить корабль наперерез волнам, навстречу плывущему. Неоптолем изо всех сил греб, но одной рукой грести было трудно, а левой все тяжелее становилось держать малыша: он уже не чувствовал этой руки.
В конце концов, корабль оказался достаточно близко, и Пандион ловко бросил базилевсу веревку с привязанным к ней дротиком, который вонзился в волну прямо перед носом мальчика.
Только когда их обоих переволокли через борт, один из воинов отпустил Андромаху — не то она могла бы броситься в воду, и тогда пришлось бы спасать и ее тоже…
Астианакс не успел захлебнуться и, оказавшись на руках у матери, отчаянно заревел. Его трясло от холода и от страха, и Пандион, будто ничего особенного не случилось, протянул Андромахе кожаную флягу с вином.
— Дай-ка ему несколько капель и побыстрее заверни его в плащ.
Она повиновалась и лишь потом, вдруг до конца осознав все произошедшее, обернулась и посмотрела на Неоптолема.
Мальчик стоял, вцепившись здоровой рукой в борт и стараясь не показывать, что его тошнит. Прокушенная рука висела, как плеть, кровавые струйки с нее змеились по мокрому хитону, по ноге…
— Неоптолем! — прошептала женщина, приподнимаясь на коленях и протягивая к нему руку — Неоптолем…
— Мне очень жаль, если я убил твоего пса, — немного резко сказал он. — Тем более, что это был прежде пес моего отца.
— Да он очухается! — заметил один из воинов, тронув рукой неподвижное тело собаки. — Дышит, и уже пошевелился разок. Надо бы только привязать покрепче. На два ремня.
— Я не дам ему больше никого тронуть, — твердо сказала Андромаха. — Прости, Неоптолем! Прошу тебя! Ты во второй раз спасаешь жизнь моему сыну.
— В третий, — заметил Пандион. — Перед нашим отплытием приходили базилевсы — Менелай и еще двое, и требовали, чтобы твоего сына принесли в жертву, женщина. Но Неоптолем не дал им и говорить об этом, даже за меч взялся. Так что в третий раз, чтоб ты знала.
Она заплакала, закрыв лицо руками. Густые волосы, распавшись по плечам, будто плащ, прикрывали ее наготу.
Неоптолем смотрел на нее, изумляясь этой сказочной красоте и не понимая, как он мог только что кинуться на эту женщину с яростью и бессмысленностью животного.
— Ты тоже прости меня, Андромаха, — проговорил он тихо. — Я не нарочно бросил Астианакса в воду, я даже не видел, что он повис у меня на руке. Вообще, все было глупо…
Он посмотрел на своих воинов. Все, кто не сидел на веслах, столпились кругом и молча смотрели то на него, то на Андромаху, то на громадного золотистого пса, в это время уже начавшего шевелить лапами, оживать.
— Что вы все стали? — вдруг рявкнул мальчик. — Меня перевяжет кто-нибудь, или мне самому? И найдите какую-нибудь одежду для этой женщины.
Чтобы заглушить боль, он выпил полфляги крепкого вина и почти сразу заснул, с головой укрывшись плащом, уже не ощущая ни качки, ни порывистого ветра, ни влаги, пропитавшей одежду — Неоптолем даже не снял мокрого хитона.
Проснулся он уже после полудня, и взгляд сразу окунулся в белизну новенького паруса, поднятого на мачте взамен прежнего, потрепанного бурями еще в первое плавание. Полный воздуха и солнца, парус сиял, споря чистотой с редкими облаками, скользящими в небе.
Дул ровный попутный ветер. Весла гребцов были подняты и наполовину втянуты внутрь корабля. Воины-гребцы отдыхали, расстелив на досках плащи и блаженно растянувшись на них. Только кормчий был на своем месте, да на мачте, удобно пристроив ноги в веревочных петлях, сидел дозорный.
— Где Пандион? — спросил Неоптолем ближайшего к нему воина, пряча в зевке гримасу боли: при первом же движении прокушенная рука резко и мучительно заболела.
— Я здесь, — отозвался тот, подходя и протягивая базилевсу чашку воды с добавленным в нее вином. — Глотни, ты все еще бел, как этот новый парус.
— Все ли наши корабли плывут вместе с нами? — спросил базилевс. — Никто не отстал и не потонул?
— Наши все видны. Все тринадцать мирмидонских кораблей — твои восемь и четыре твоего отца. Думаю, с них нас тоже видят, — ответил Пандион. — Видны еще пять или шесть чьих-то кораблей. Остальные либо отстали, либо уже изменили направление — плывем-то уже каждый к себе… Как ты, мой господин?
