Епископ неуклюже подался назад на своей скамье.
— Все ясно, брат приор.
— Мы лишь хотим спасти веру, — убаюкивающим голосом заговорил де Понтье.
Лакруа покачал головой, а лицо его от злости пошло пятнами.
— Вы лишь хотите спасти свою шкуру.
Разразился спор. Раздоры не ослабевали, вспомнились и национальные разногласия, и личная неприязнь, союзы и объединения возникали и распадались. Великий магистр встал и подошел к распахнутому окну. Казалось, он погрузился в раздумья, вероятно, прислушиваясь к отдаленному шуму узеньких улочек Биргу или размышляя над полемикой в зале. Разговоры стихли. Члены совета, вдруг онемев, наблюдали за предводителем, устыдившись собственной глупости.
Гроссмейстер принял властную позу.
— Братья мои!
Он обернулся к совету, высокий семидесятилетний муж, обладавший важностью и достоинством священника и выправкой полководца. Борода его поседела, а кожа огрубела в нескончаемых сражениях. Но глаза Жана Паризо де Ла Валетта излучали силу и уверенность, пленявшую окружающих. Его нрав, репутация и железная воля были выкованы из таких элементов, которые пробуждали в людях желание следовать за ним. Рыцари сосредоточенно внимали его словам.
— Перед вами стою я, великий магистр этого ордена. Ордена, что пережил тамплиеров и тевтонцев, выдержал испытание временем и ужасы осады, людские пересуды и тяготы жизни в изгнании. Я был вместе с рыцарями, когда они покинули Родос, выдворенные султаном, который ныне послал против нас свой флот.
Ла Валетт обвел взором зал, пристально глядя на собравшихся.
— Некоторые из вас хотят, чтобы мы прятались. Другие же ратуют за договор с язычниками. Доколе нам скрываться? Пока нас не перебьют, пока не заклеймят вечным позором и проклятием, пока не снесут все святые обители, что мы, рыцари-госпитальеры, возвели на Святой Земле? Быть может, мы малы числом, но сильны духом. Быть может, мы лишены могучих стен Родоса, но провизии и пороха здесь предостаточно, и ведет нас Дух Святой. Братья рыцари, нет больше той славы, чем пасть во имя веры. Господь наш страдал и умер за нас на голых камнях Голгофы. И во славу Его и во имя Его мы обретем спасение на камнях здешних. Не бывать мне последним великим магистром. Посему помиритесь. Мы остаемся и принимаем бой.
Гроссмейстер закончил. Его речь достигла цели, развеяла сомнения, восстановила единство. Дальнейших дискуссий не будет. Пришло время молитв и раздумий, когда командирам осталось лишь отдать последние приказы. Рыцари Кастилии будут удерживать один из главных бастионов Биргу, воины Оверни, Прованса и Франции займут стены, примыкающие к бастиону и обращенные к берегу. В других местах выстроятся члены Германского и Арагонского лангов, а также боевые отряды сэра Оливера Старки, английского секретаря Ла Валетта. Они возьмут под охрану стены, ведущие к форту Сент-Анджело — обнесенному камнем и огражденному сталью сердцу ордена. Здесь оно будет биться чаще.
Несчастные глупцы, радовался предатель. Ни Богу, ни великому магистру их не спасти. За горизонтом, пересекая на запад Ионическое и Средиземное моря, приближалась огромная неотвратимая армада османских кораблей. За пределами этого собрания аристократов, прелатов и рыцарей существовали вопросы государственной и политической важности, тайные попытки изменить мир. Подобные дела не вершатся одним лишь звоном мечей. Он здесь, дабы нарушить честную игру. Там, где зародится надежда, он посеет раздоры и сомнения. Там, где будет свет, он сгустит тьму. Мальтой придется пожертвовать. Изменник пристально посмотрел на своих товарищей, будущих жертв его хитрости и проницательности. Их, несомненно, ждет гибель. От его руки и по его замыслу.
В Зале совета раздался стук посоха о массивную дверь. Вошел паж, поклонившись, приблизился к гроссмейстеру и заговорил шепотом. Прибыли вести. Заседание могло прерваться лишь по этой причине. Члены Священного собрания нетерпеливо заворчали, силясь по мельчайшим интонациям голоса и выражению лица разгадать, что же произошло. Возможно, вице-король Сицилии извещал о подкреплении; возможно, быстроходная галера христианских дозорных докладывала о приближении врага. Грядущая битва всегда пробуждала тревогу.
Ла Валетт кивнул. Паж направился к выходу, чтобы вернуться к своим обязанностям, а великий магистр вновь обратился к совету:
— Братья мои, похоже, первый бой с неприятелем уже состоялся. Вскоре появится и вражеское войско.
Хмурая гримаса исказила лица собравшихся, когда, приветствуя всех символическим поклоном, порог зала переступил Кристиан Гарди. Он редко соблюдал формальности, пренебрегая вычурными правилами придворного этикета. За что его и недолюбливали.
— Ваша светлость, господа члены верховного совета, мой долг сообщить вам о столкновении с турками на побережье менее чем в шести милях к востоку.
— О каком столкновении идет речь? — поинтересовался бейлиф.
— Пятеро сарацин прятались в хижине. Разведчики перед прибытием основных сил.
Рыцарь Большого Креста Лакруа устремил взгляд на Кристиана.
— Они убиты?
— Несомненно, сир.
— Наши поздравления.
— Другие сарацины там были? — спросил, в свою очередь, де Понтье.
— Не могу знать, сир.
— Потому как вы не сумели взять пленных и допросить. — В речи рыцаря слышались сарказм и скрытая враждебность. — И оставили нас в неведении.
— Я оставил себя в живых.
— В данный момент это не преступление. Но было бы значительно больше пользы, если бы нам удалось допросить турок.
— Допрос был предельно краток, сир.
Приор Гарза решил поддержать нападки своего союзника.
— Обнаружены пятеро, но их уж нет. Где доказательства?
— Слово чести.
— Слово простолюдина немного значит пред лицом Священного собрания.
Лакруа громко хлопнул рукой по скамье.
— Наш орден всегда доверял слову истинного воина.
Вокруг раздался приглушенный шепот одобрения.
Гарди извлек из-за пояса льняной мешочек и бросил на каменные плиты пола. Он внимательно смотрел на де Понтье и приора.
— Доказательства, благородные господа. Внутри уши, оставленные пятью мертвыми магометанами.
— Хватило бы и пары-тройки кинжалов. — Де Понтье улыбнулся, услышав вызванный им же смех. — Кроме того, у язычников нет души.
Великий магистр поднял руку, и в зале воцарилась тишина. Возможно, в глазах его промелькнула искорка радости, выражение отеческой благосклонности или аристократического порицания. Лицо же осталось непроницаемым. Гарди все понимал. Ведь когда-то Ла Валетт был пленен корсарами и испытал все тяготы рабской жизни галерного гребца. Такие испытания меняют людей, ожесточают их сердца, отдаляют друг от друга. Кристиан и великий магистр находились на разных полюсах этого мира.
