Несмотря на то что дон Луис предпринял попытку представить меня маркизу, на празднике было столько народу, что пришлось дожидаться конца ужина, чтобы маркиз принял меня. В ожидании этой встречи мне вдруг пришло в голову, что он может меня вспомнить и узнать, и тогда весь план, составленный Кортесом, рухнет в самый последний момент. Конечно, в Мексике я не принадлежал к сливкам общества и находился в основном среди солдат, но, тем не менее, я вполне мог несколько раз попасться на глаза Оржеле, точно так же, как и я частенько видел его еще в бытность в Новой Испании.
Наконец дон Луис, ненадолго меня оставивший, вернулся и возвестил о том, что настал тот момент, которого мы с Сикотепеком с нетерпением ожидали. Маркиз, восседая на высоком кресле, наподобие трона, установленном в углу залы, председательствовал на празднике, обозревая со своего возвышения все происходящее. Вокруг него толпились люди, как если бы он был настоящий гранд-сеньор; как и в Новой Испании, он по-прежнему окружал себя красивыми женщинами, но никто из присутствующих здесь дам не производил впечатления его супруги или возлюбленной, скорее все они были похожи на куртизанок, старавшихся всячески подольститься к богатому покровителю.
Дон Луис подвел меня прямо к маркизу и произнес:
— Дорогой друг, позвольте представить вам дона Родриго де Морантеша, поругальского торговца, с которым я уже имел честь познакомиться, хотя он совсем недавно прибыл в Париж.
Из уважения к дону Луису, который, хотя и не носил титула, был одним из самых почетных гостей на этом празднестве, маркиз поднялся со своего кресла, чтобы поприветствовать меня. Он взял меня за руки и заговорил со мною так, словно мы были знакомы целую вечность:
— Как я рад, дон Родриго, что вы почтили мой дом своим присутствием! Надеюсь, вам понравилось у меня. Выбирайте себе любую, каждая будет счастлива служить вам, — с этими словами он указал на женщин, которые во все глаза разглядывали нас, почтительно отступив на шаг от кресла маркиза. — Надеюсь, что позже нам удастся побеседовать в более спокойной обстановке.
— Я благодарен вам, сеньор маркиз, за то, что вы оказали мне высокую честь, пригласив к себе на торжество, — учтиво ответил я, склонив голову. — Я много слышал о вас и буду рад услужить вам всем, чем только смогу.
После обмена подобными любезностями, которые у меня вряд ли получится точно воспроизвести, я раскланялся с маркизом. Вскоре мы с доном Луисом сочли, что настало время возвращаться в Париж, хотя празднество должно было продолжаться и на следующий день, так что гостям были предоставлены покои для ночлега. Многие, впрочем, были настолько пьяны, что провели ночь на полу прямо в коридорах, а те, кто еще держался на ногах, бродили по залам неверным шагом или опирались на женщин, которые, надо сказать, были и сами не в лучшем состоянии.
в которой рассказывается о том, как брат Эстебан, приехав в Толедо, принялся за поиски доньи Марианы, и о беседе, которая состоялась у него с доном Памфило Нарваэсом в Вальядолиде, где в то время находился весь императорский двор
Вскоре после того, как Сикотепек в Лиссабоне расправился с ду Мелу, брат Эстебан прибыл в Санлукар-де-Баррамеда, откуда направился прямиком в Толедо. Поскольку поручение, данное ему Кортесом, было тайным и касалось некой сеньоры, про которую не было доподлинно известно, является она изменницей или же нет, то Эстебан во избежание огласки не пожелал беспокоить королевских чиновников, но предпочел справиться о ней у своих братьев, монахов ордена Святой Девы Милостивой, которые приютили его в своем монастыре.
Когда настоятель монастыря узнал, что брат, недавно прибывший из Индий, интересуется этой дамой, удивлению его не было границ, и вначале он никак не желал говорить об этом. Эстебан, в свою очередь, не желал открывать причину своего интереса, поскольку помнил наказы Кортеса об особой секретности этого дела, так что несколько дней прошли впустую: настоятель был раздражен таким неподобающим монаху любопытством, а брат Эстебан не понимал, в чем причина его гнева, так как не знал, о какой великой распутнице идет речь.
Наконец по прошествии недели брат Эстебан решился расспросить одного из братьев, который явно проникся к нему симпатией. Монах этот, которого звали брат Педро, улыбнулся, едва заслышав имя доньи Марианы. Брат Педро был уже в летах, с седой головой, много повидавший на своем веку. Он не так давно вступил в орден, быв прежде храбрым воякой и отчаянным игроком и отличаясь всеми пороками, какие только могут быть у христианина. Но пути Господни неисповедимы, и Всевышний извлек его из пучины мирской скверны и, сотворив над ним чудо милосердия, привел на путь покаяния.
Я намерен коротко описать жизненный путь брата Педро, который до того, как стать монахом, был великим грешником, в назидание тем, кто, подобно ему, избрал торный путь греха. Быть может, они также решат принести покаяние и последуют примеру того, на ком Господь Бог наш явил всю силу своей благодати, пожелав не смерти грешника, но его исправления и превращения в мужа, украшенного многими добродетелями.
В миру брата Педро звали дон Артуро де Пергола, и он был человеком весьма дурного нрава. Он служил императору Карлу во время войны в Италии и был истинным солдатом — сильным, мужественным, отличавшимся редкостной отвагой и столь же редкостной жестокостью, жадным до золота и богатств и никогда не упускавшим своей выгоды. После каждой битвы он обыскивал трупы, даже своих павших товарищей, и снимал с них драгоценности. В захваченных деревнях он безжалостно убивал местных жителей, включая стариков, женщин и детей, и грабил их небогатые жилища. В перерывах между боями он предавался азартным играм и только посмеивался, если ему случалось проиграть то, что прежде удалось добыть мародерством и насилием.
Как я уже сказал, воевал он в Италии, и вот однажды они с товарищами ворвались в некий дом, собираясь ограбить его и унести все, что там было ценного. Хозяева в испуге бежали через заднюю дверь, однако в доме осталась одна женщина, которая была в тягости и потому не успела скрыться. Увидев ворвавшихся солдат, она проглотила кольцо, которое носила на пальце, чтобы уберечь от грабежа свое единственное достояние. Однако дон Артуро разгадал ее хитрость и начал ей угрожать, требуя, чтобы она отдала драгоценность. Поскольку она никак не могла этого сделать, он полоснул ее по шее и засунул руку прямо в окровавленное горло, чтобы достать кольцо, но, не найдя его там, разрезал ее пополам, добираясь до своей добычи. Он безжалостно вскрыл ей чрево, где находился ребенок, который должен был родиться со дня на день, и стал шарить там рукой. Но в этот момент из чрева вышел ребенок, чистый, не окровавленный, сияющий, словно младенец Иисус. Держа вожделенное кольцо, которое с такой беспримерной жестокостью старался получить дон Артуро, он обратился к злодею с такими словами
