Кондрат повернулся к десятнику.
– Слышал? Отпусти с миром.
Воины пошли по обозу, отыскивая старых, больных да калечных, – отвели их в сторону. Набралось изрядно.
Кондрат встал на сани.
– Эй, вы! Мы вас освобождаем, идите себе с миром. Соплеменники не оставят вас без крыши над головой. И передайте своим воинам и вождям – впредь так будет всегда. Ежели кто нападет на наши деревни, села или обозы, сам будет наказан. Наше возмездие постигнет всех, и ваша деревня – только первая. Пусть убоятся! Хотят жить мирно – пусть торговать приезжают. Ну а если руки чешутся саблей помахать, так мы эти руки обрубим.
С этими словами Кондрат спрыгнул с саней. Пленные и воины слушали его речь с удивлением. Мишаня, знавший Кондрата и ранее, подумал, что такой длинной речи от него он не слышал никогда.
Старухи, не веря в свое освобождение, потихоньку побрели по санному следу назад, к сожженной деревне. Оглядывались сперва часто, опасаясь каверзы – не начнут ли русские в спины из луков стрелять? Так и ушли.
А обоз, вмиг полегчавший, отправился дальше, на Шадрино. Засветло еще встали на постой. Для воинов переход был плевый, но освобожденных обозников и пленных надо было кормить, да и замерзли они за день пути.
Все-таки, с остановками и ночевками, обоз добрался до Хлынова. Когда в городе узнали, что обоз с освобожденными невольниками на подходе, то семьи купцов и ездовых вышли встречать его прямо к городским воротам. Радостные возгласы, объятия, слезы радости.
Мишаня слез с коня – так же, как и Савва. Они отдали поводья воинам и простились с Кондратом.
– Славные вы парни, ей-богу, есть в вас жилка воинская. С удовольствием взял бы вас в свою сотню.
– Костя тоже обещал к себе в сотню взять, да не сдержал обещания, – смеясь, ответил Мишаня. Потом серьезно: – Не мое это.
– Жалко, хорошие бойцы пропадают.
А поутру Мишаня проснулся известным человеком. Пошел по городу, а купцы – в годах, с сединой в бороде – первыми шапку ломают.
– Доброго здоровья, Михаил. Заходи, коли что надо, ко мне в лавку, за полцены любой товар отдам.
Приятно Михаилу – послужил городу и купечеству. Не забыли люди, что Михаил не бросил обозников в беде – сам от врагов отбился и помощь привел. А еще – он сам, один к амбару с пленными добрался, не дал вотяку его поджечь, замок сбил и полон выпустил.
– Молод, а храбр и разумен, – шептали за спиной.
– А главное – надежен, – добавляли купцы.
А купчихи говорили дочерям:
– И холостой пока. Вот бы нам в мужья такого – и тебе, дуре! Сколь говаривала – учи грамоту!
Даже больше того. Днями отправился Михаил на торг сани покупать – вместо брошенных в поле. Так мастеровые сами выбрали лучшие и отдали за полцены. Мишаня был горд и доволен. Торговать удачно и состояние приумножать – это одно, а добиться, чтобы тебя серьезные люди уважали – дорогого стоит. Люди ведь не дураки. Один обозник сказал, что видел в лесу, как Мишаня с человеком своим – Саввой – отстреливался от вотяков. Воины из сотни Кондрата даже оговорились, что в Хлынов примчался на тягловой лошади без седла молодой купец, и он проводником до вотяков был. Опять же обозники клялись, что Мишаня замок с амбара сбил да их освободил, не дав живьем сгореть.
Так и выстроилась в людском сознании цельная картина происшедшего.
Конечно, не будь воинов, у Мишани ничего бы и не получилось. Но на то она и дружина, и сотники-воеводы при ней, чтобы жителей хлыновских защищать. Это как-то само собой подразумевалось.
Как-то при встрече Костя заметил:
– Ей-богу, если бы сейчас были выборы старшины купеческой, то тебя бы выбрали, несмотря на молодость.
– Зачем оно мне? Постарше и подостойней меня купцы есть, – возразил Мишаня.
– Эх ты! Молодо-зелено! Удача сама к тебе в руки идет, а ты нос воротишь. Парень ты фартовый, сколько знаком с тобой – каждый раз убеждаюсь в этом. Только смотри, удача – штука капризная. Отвернется от тебя – не вернешь.
Жизнь как-то наладилась. Торговля в лавке шла. Мишаня раз в полгода посещал свою солеварню в Соль-Вычегодске, соль для продажи привозил, чтобы поездка пустой не была, а главное – деньги забирал. Не один раз благодарил в душе Костю Юрьева за подсказку насчет промысла, подарок ему сделал – шлем с наушниками да бармицей, украшенной серебряной насечкой – подарок, достойный воеводы. Одно жаль – дед с бабкой одряхлели совсем, а потом один за другим и померли. Погоревал Мишаня – ведь сиротой остался. Богат и удачлив, лавка с домом есть, а из родни на всем белом свете никого нет. Есть с кем трапезу разделить, пива попить – да с тем же Саввой. С ним после нападения на обоз Мишаня вовсе сдружился. Друг – это хорошо, конечно, только родную кровь не заменит.
А недавно встретил на улице Тихона и не сразу узнал его – с русой бородкой и в черном монашеском одеянии. Тихон сам окликнул его.
– Мишаня, ты ли это?
– Я. Тихон?
– Он самый.
Постояли, поговорили. На прощание Тихон велел кланяться Лизавете, посетовал, что давно ее не видел. При упоминании о Лизе глаза монаха подернулись грустью, видно – по сердцу ему девушка пришлась.
Двое их теперь в доме осталось – Мишаня да Лиза. При спокойной и сытой жизни округлилась Лизавета, налилась женской статью. Готовила вкусно, в доме всегда прибрано, за прилавком в лавке – лучшего приказчика и не сыскать. Привык к ней Мишаня. Намекали купцы при встречах с Михаилом о дочках своих на выданье, сулили приданое богатое. Только не по сердцу Михаилу была эта суета. Подумал-подумал он да и предложил Лизавете замуж за него идти.
– Не девка я уже, Михаил, в плену побывала, порченая.
– То не твой грех.
– Тогда согласная я.
Свадьбу сыграли скромную. Не денег было жалко Михаилу – хотелось, чтобы радовались за него друзья, а не малознакомые люди. Павла с Саввой пригласил, Костю Юрьева с Кондратом да несколько купцов. Все с женами пришли. Пили-гуляли три дня, как заведено. Мишаня в грязь лицом не ударил – снял трактир целиком. И столы ломились от обилия блюд и выпивки. Эх, только дед с бабкой не увидят, за внука не порадуются.
Мишаня благополучно купечествовал в Хлынове еще полтора десятка лет. Женился на Лизе – бывшей своей невольнице, обзавелся двумя сыновьями. Тихон стал монахом, приняв обет безбрачия.
В 1486 году Мишаня узнал, что Костя Юрьев с сыном бросил хлыновское войско и ушел в Москву. Купец не стал дожидаться вероятной опалы от старшины городской за дружбу с изменником. Он продал дом с лавкой и, подняв ценности трофейные в затопленной лодье, переехал в Подмосковье. Там купил каменный дом с землею в Сергиевом Посаде, перетянув за собой Савву и кормчего Павла.
