— М-да,— пробормотал лейтенант Мейсон и, сделав горестную мину, отложил вилку и нож,— у меня челюсти более чувствительны, чем у иного человека сердце. Они положительно отказываются жевать останки старой приятельницы.
— Хлебните-ка маленько этого подарочка,— примиряюще сказала Бетти и, налив в чашку солидную порцию вина, стала медленно смаковать его, словно выполняя обязанности дегустатора.— Фу ты, да ведь в нем нету никакой крепости!
На этот раз лед был сломан. Данвуди подали стакан вина, и, поклонившись товарищам, он выпил при общем глубоком молчании. Пока осушались первые стаканы, соблюдался обычный церемониал, произносились патриотические тосты, прочувствованные речи... Однако вино оказало свое неизменное действие; не успел смениться второй часовой, как веселье уже было в полном разгаре, забылись связанные с ужином огорчения и тревожные мысли.
Доктор Ситгривс выходил к раненым и опоздал, ему не досталось ни кусочка мяса Дженни, но свою долю вина, подаренного капитаном Уортоном, он получил.
— Спойте же нам, спойте, капитан Лоутон! — в один голос закричали несколько драгун, заметив, что тот не в таком хорошем настроении, как обычно.— Тише, капитан Лоутон будет петь!
— Джентльмены,— сказал Лоутон; от вина его глаза немного затуманились, однако голова оставалась ясной,— меня не назовешь соловьем, но так и быть, спою, чтоб вас не обидеть.
— Послушайте, Джек,— сказал Ситгривс, покачиваясь на стуле,— вспомните песню, которой я вас научил, и... но погодите, у меня в кармане бумажка со словами этой песни.
— Постойте, дорогой доктор, постойте,— возразил с полным спокойствием драгун, наливая себе стакан,— я вечно путаю мудреные имена. Лучше, джентльмены, я вам спою песню своего собственного скромного сочинения.
— Тише, капитан Лоутон будет петь! — закричали сразу несколько человек.
Капитан запел звучным, красивым голосом на мелодию известной застольной песни:
Пускай стаканы звенят, звенят,
Пускай стаканы звенят.
Опасность близка,
А жизнь коротка,
И выпить хочет солдат.
Пускай вино течет в стакан,
Сегодня пей и пой,
Сегодня весел ты и пьян,
А завтра — снова в бой.
Сражаясь каждый день с врагом,
Не знаем мы, когда умрем.
Старушка Фленеган,
Скорей наполни мой стакан,
Мы выпьем и опять нальем,
За Бетти Фленеган.
Когда владеет лень тобой,
Когда покой по вкусу,
Дрожи, когда грохочет бой,
И называйся трусом.
Бесстрашно мчимся мы верхом,
И нам опасность нипочем.
Старушка Фленеган,
Скорей наполни мой стакан,
Мы выпьем и опять нальем,
За Бетти Фленеган.
Нам всем отчизна дорога,
Мы за нее умрем,
И чужеземного врага
Встречаем мы огнем.
Своей рискуя головой,
Освободим мы край родной.
Старушка Фленеган,
Скорей наполни мой стакан,
Мы выпьем и опять нальем,
За Бетти Фленеган.
Все подхватили припев, да с таким жаром, что шаткий дом содрогнулся от пола до крыши. Всякий раз, когда упоминалось имя Бетти, она выходила вперед и, к великому удовольствию певцов и немалой радости для себя, в точности выполняла все, о чем говорилось в песне. Напиток, которым запаслась хозяйка, был куда более крепок и приходился ей больше по нраву, чем безобидный подарок капитана Уортона, так что она без труда могла разделять веселье своих гостей. Лоутону все дружно зааплодировали, за исключением, впрочем, медика; во время первого исполнения припева он с негодованием классика вскочил со скамьи и принялся расхаживать по комнате. Крики «браво» и «брависсимо» на время всё заглушили, потом стали замирать, а когда совсем смолкли, доктор обратился к певцу:
— Меня поражает, капитан Лоутон, что джентльмен и храбрый офицер в такие тяжелые времена не находит для своей музы более подходящей темы, чем грубое обращение к этой пользующейся дурной славой маркитантке, грязнуле Элизабет Фленеган. Мне кажется, богиня свободы могла бы вдохновить вас на более благородную мысль, а страдания нашей родины подсказать более достойную тему.
— Вот как!— с угрозой подступая к доктору, вскричала Бетти.— Это кто же называет меня грязнулей? Ах, вы, мистер Клизма! Мистер Пустомеля!..
— Довольно,— сказал Данвуди, лишь слегка возвысив голос, однако в комнате тотчас воцарилась мертвая тишина.— Уйдите, Бетти! Доктор Ситгривс, сядьте, пожалуйста, и не мешайте веселью.
— Продолжайте, продолжайте,— произнес доктор и выпрямился с чувством собственного достоинства.— Я полагаю, майор Данвуди, что мне известны правила приличия и законы доброго товарищества.
Бетти быстро отступила в собственные владения, хотя и не совсем крепко держалась на ногах; она привыкла всегда подчиняться приказаниям командира.
— Майор Данвуди окажет нам честь и споет лирическую песню,— сказал Лоутон и поклонился своему командиру с почтительным видом, который он порой умел на себя напускать.
Майор мгновение колебался, но потом очень мило исполнил такую песню:
Одним по вкусу южный зной
И свет, что льется над землей
Сверкающим потоком.
Но ничего прекрасней нет,
Чем тихий северный рассвет
И блеск луны далекой.
Иного радует тюльпан,
Ему оттенок редкий дан,
Как пламя золотое,
Но тот, в чей свадебный венок
Любовь вплетает свой цветок,—
Тот, право, счастлив вдвое.
Голос Данвуди всегда производил большое впечатление на слушателей, и, хотя последовавшие аплодисменты были менее бурными, чем те, какими наградили капитана Лоутона, они казались куда более лестными.
— Если бы вы получше овладели классическим стилем, сэр,— сказал доктор, хлопавший вместе со всеми,— то при вашей изысканной фантазии вы сделались бы недурным поэтом-любителем.
— Тот, кто критикует, должен уметь и творить,— улыбаясь, ответил Данвуди.— Покажите же нам, доктор, образец стиля, которым вы восхищаетесь.
— Песню, доктор Ситгривс! Спойте песню! — весело закричали все сидевшие за столом.— Классическую оду, доктор Ситгривс!
Медик с достоинством поклонился, допил свой стакан вина и несколько раз откашлялся, чем доставил немалое удовольствие трем или четырем молодым корнетам, сидевшим в конце стола.
