— Баю-бай, — проговорил доктор Мэллор, мягким кошачьим шагом придвинувшись к не успевшей ничего сообразить ближайшей лошади, и сталкивая с седла бесчувственное тело. — Как славно среди бела дня, соснуть немного пользы для… — Лошадь только покосилась на него мутновато-стеклянными глазами и флегматично пожевала удила. Мало что на этом свете могло ее удивить, в том числе и этот новенький двуногий.
Девушки тоже без проблем поймали для себя по лошадке.
— Вот и первый кирпичик в нашу легенду, — торжественно объявила Антея и сморщила нос. — Господи, по-моему, они их в жизни не чистили!
— Так как насчет предложения проехать через Деметию, Эймсбери и Стоунхендж? — поинтересовался доктор. — Нас минуту назад прервали. По-моему, незачем особенно никуда торопиться. Пусть молва пойдет впереди нас, а мы тем временем кое-что проверим и уточним.
— Отлично, — кивнула Линор, вскочив в седло и немного озадаченно возясь с грубыми стременами. — Значит, резко на юг?
— Н-да, пока мы еще можем отличить сокола от цапли. Дадим и другим возможность исподволь распознать сокола. Если мерлин — это сокол.
Антея пожала плечами, кивнула и что-то прикинула в уме.
— А вообще-то, место, откуда мы прибыли, находится отсюда как раз в направлении норд-норд-вест, — пробормотала она задумчиво себе под нос. — Мы несем безумие. Все свое несем с собой.
Какое-то время они ехали молча, поглядывая по сторонам, любуясь буйно зеленеющими окрестностями. Антея глубоко вздохнула, зажмурившись, задержала воздух в легких, и медленно вытолкнула его весь без остатка.
— Ух!.. — воскликнула она. — Кажется, я только сейчас понимаю, как близко мы подошли к полному нервному срыву.
— Еще не поздно, — отозвалась Линор. — Но все равно приятно было выбраться. Теперь мы хоть куда-то движемся, а не топчемся на месте.
— Ага. И неважно, куда мы движемся. Как в той песенке про сокола:
Я сокол! Я горд и бесстрашен!..
Со следующей строчки Линор подхватила:
… Я весь воплощенье стихий!
Я лечу в струях синего ветра!
Как ветер, крылат и стремителен,
Неотвратим, как молния!
Я хищник, дарящий смерть!
Но что же есть смерть? —
Это только ушедшее время —
Крылатое время!
Одно крыло мое в прошлом,
Другое крыло — в грядущем,
Но глаза мои, когти, и клюв —
всегда в настоящем!
Я лечу, и мгновенья скользят —
Настоящее неудержимо
Все мчится — вперед, вперед!
И это прекрасно,
И так должно быть!
Ведь это есть жизнь!
А жизнь, это значит — полет!..
Девушки напоследок присвистнули и издали боевой клич, более подходящий соловью-разбойнику, а не соколу. Вся окрестная живность на мгновение испуганно притихла.
— Надеюсь, мы не перестарались, — сказал доктор Мэллор.
В некотором отдалении за их спинами в небо поднимался редеющими клубами черный дым.
— Лиха беда — начало, — сказала Линор. — Конечно, нет. Это только спецэффект. Жертв нет, а этот коровник под названием «постоялый двор» давно ждал, чтобы его либо подновили, либо подпалили. — Она фыркнула. — Тоже мне сервис! Удобств никаких и еще норовят ограбить! Кстати, кое-кто был даже рад… А те, что попадали в суеверном ужасе, славили приход старых богов. Мысль в нужном направлении. Как вам кажется?
— Ну что ж, — сказал доктор, со вздохом пожав плечами. — В любом случае дурная слава — громче.
— Да не было там ничего дурного!
Доктор Мэллор озорно ухмыльнулся:
— Кроме славы!
* * *
Камулдунум, конечно, был в упадке. Как-никак, его прежний король умер не вчера. Прошло уже три года. Положение более или менее поддерживали друиды, запугавшие или затравившие нескольких самовыставившихся претендентов и поставившие на их место своего временно исполняющего обязанности короля, некоего Пеллинора, смиренно именующего себя королем без королевства. Судя по рассказам, это был тот еще субъект, помешанный на древних священных традициях, «гончий пес друидов», «карающая длань богов», «охотник за зверем рыкающим» — тут уже была некая параллель с христианством, ведь и в нем есть некто, кто «аки лев рыкает, ища, кого бы пожрать», и так далее, в том же духе. Колоритная личность, но почему-то без особенных амбиций, и хотя он сумел отпугнуть всех нежелательных претендентов и подавить все недовольства, окончательно подавить жизнь в королевстве он так и не удосужился. Вероятно, был слишком занят духовным самосовершенствованием. Так что на самом деле все было не так уж плохо. Однако по мере приближения к месту назначения, вся развеселая компания начала заметно волноваться, а может быть и тихо злорадствовать, предвкушая нашу встречу с такой достопримечательностью как Пеллинор. Тем более что, как и следовало от него ожидать, навстречу нам он не выехал и никакого праздничного легкомыслия допускать не собирался, будучи человеком серьезным и вдумчивым. Что ж, чем дальше, тем все становилось увлекательнее.
А друид по имени Маэгон с удовольствием рассказывал всем по дороге историю одного из претендентов на верховный трон — еще из допеллиноровской эпохи — который, так и не постигнув глубины собственной нечестивости, выехал однажды на охоту, где был сброшен испугавшейся дикого зверя лошадью с высокого обрыва, ухитрился запутаться одеждой в ветвях растущего на склоне дерева, а головой угодил в ручей, где и захлебнулся. Подобная тройственная смерть — от падения, повешения и утопления, по мнению Маэгона, представляла собой классический образчик божьего гнева, которому и сейчас ничто не помешает обрушиться на того, кто богов так или иначе не устроит. Что ж, спасибо дружелюбному Маэгону за предупреждение. Как раз на горизонте возник темный силуэт нашего нового дома.
* * *
— Так ты считаешь, он настоящий? — спросил сестру король Корнуэльский, не спуская глаз с пыльной дороги.
— Я не верю в призраков, — сказала Моргейза. — Он настоящий. И по крайней мере, он из плоти и крови.
Брат бросил на нее сдержанно острый взгляд.
— Что значит, по крайней мере? Ведь ты с ним не…
Моргейза подняла голову и посмотрела на него таким взглядом, что Кадор ощутил презрение к самому себе. Ему давно следовало знать, что видимый флер порока, которым окружает себя его сестра, следствие ее гордости, насмешливый вызов миру, на самом деле не имеющий ничего общего с настоящим пороком, проистекающим, наоборот, от недостатка гордости. Моргейза усмехнулась, зазвенели серебряные бубенцы на ее платье и на упряжи ее лошади.
