Брида и впрямь убила бы меня в тот день, но Рагнар простил меня.
То был ясный весенний день. То был день, когда изменилась моя жизнь.
Wyrd biр ful araed.
Итак, мы поехали на юг, и долгое время я не мог говорить.
Отец Пирлиг понял, в каком я настроении, и молчал до тех пор, пока я, наконец, не нарушил угрюмое молчание.
— Ты сказал, что мой кузен не в своем уме? — спросил я.
— Да, — ответил он. — И нет.
— Спасибо, что все прояснил, — сказал я.
Пирлиг слегка улыбнулся. Он ехал рядом со мной, прищурив глаза от сияния дневного солнца.
— Он не безумен так, как безумен бедняга Гутред, — спустя некоторое время сказал отец Пирлиг, — у него нет видений, он не разговаривает с ангелами и не жует тростник. Он зол, что он не король. Этельред знает, что, когда он умрет, Мерсия попадет под власть Уэссекса. Так хочет Альфред, а то, чего хочет Альфред, он, как правило, получает.
— Итак, почему Этельфлэд послала за мной?
— Твой кузен ненавидит свою жену, — тихо произнес Пирлиг, чтобы не услышали Финан и Ситрик, ехавшие прямо за нами.
Собака поспешила прогнать овцу у нас с дороги, повинуясь пронзительному свисту пастуха на холме.
Пирлиг вздохнул.
— Каждый раз, когда он видит Этельфлэд, он ощущает цепи, которые повесил на него Альфред. Он был бы королем, но не может быть королем, потому что Альфред ему не позволит.
— Оттого что Альфред сам хочет быть королем Мерсии?
— Альфред хочет быть королем Англии, — ответил Пирлиг. — И, если он не сможет похвалиться таким титулом, тогда его сын будет носить эту корону. Вот почему не может быть другого короля саксов. Король — помазанник божий, король священен, поэтому не должно быть другого миропомазанного короля, преграждающего дорогу к цели.
— И Этельреда это возмущает, — сказал я.
— Да, и он накажет свою жену.
— Как?
— Разведясь с нею.
— Альфред такого не потерпит, — отмахнулся я.
— Альфред — больной человек. Он может умереть в любую минуту.
— Развестись с ней. Это означает…
Я помедлил. Этельфлэд, конечно, рассказывала мне раньше о стремлениях своего мужа, но я все еще верил с трудом.
— Нет, он этого не сделает!
— Он пытался, когда мы все думали, что Альфред лежит на смертном одре, — сказал Пирлиг. — Этельфлэд, услышав о случившемся, укрылась в монастыре в Лекелейде.
— На границе с Уэссексом?
Пирлиг кивнул.
— Чтобы она могла бежать к отцу, если они предпримут новую попытку, а они ее предпримут.
Я тихо выругался.
— Алдхельм?
— Господин Алдхельм, — согласился Пирлиг.
— Этельред заставит ее лечь с Алдхельмом? — спросил я, недоверчиво возвысив голос.
— Господин Этельред проделает это с удовольствием, — холодно ответил Пирлиг, — и, без сомнения, господин Алдхельм получит от этого еще большее удовольствие. А когда все будет сделано, Этельред сможет предоставить церкви свидетельство супружеской неверности и запереть Этельфлэд в монастыре — и их браку конец. Потом он будет волен жениться снова, породить наследника, а как только Альфред умрет, провозгласить себя королем.
— Так кто же ее сейчас защищает? — спросил я. — И кто защищает моих детей?
— Монахини.
— И никаких защитников-мужчин?
— Ее муж дает золото, а не она, — сказал Пирлиг. — Мужчины любят золото, но у нее нет богатств, чтобы им заплатить.
— Теперь есть, — неистово сказал я и ткнул копьем лошадь, которую купил в Дунхолме.
У меня осталось немного серебра. Я купил больше семидесяти лошадей, чтобы совершить это путешествие, и немногое оставшееся серебро уместилось в двух седельных сумках. Но у меня были Вздох Змея, Осиное Жало, и теперь из-за трех прях, снова вывернувших мою жизнь, была цель.
Я отправлюсь к Этельфлэд.
Лекелейд представлял собой группу хижин, разбросанных вдоль северного берега Темеза, там, где болотистый ручей Ли вливался в реку. В этом месте стояла водяная мельница, а рядом с ней имелась пристань, к которой было привязано несколько протекающих лодчонок. У восточного конца деревенской улицы — вереницы грязных луж — стоял монастырь. Его окружал палисад, служивший преградой, как я подозревал, скорее для монахинь, нежели для врага. Над потемневшей от дождя стеной вздымалась мрачная и уродливая церковь из дерева и плетней. Башня с колоколом царапала низкие облака: на западе бурлил дождь.
На дальнем берегу Темеза виднелась деревянная пристань, над ней группа мужчин укрывалась под импровизированными навесами, натянутыми на шесты. Все они были в кольчугах, их копья были прислонены к иве.
Я шагнул на пристань, поднес ко рту сложенные руки и прокричал им:
— Кому вы служите?
— Господину Этелноту! — крикнул в ответ один из них.
Он меня не узнал. Я был закутан в темный плащ, и мои светлые волосы прикрывал капюшон.
— Зачем вы здесь? — гаркнул я, но единственным ответом было непонимающее пожатие плеч.
Этот южный берег являлся территорией восточных саксов; наверняка Этельфлэд потому и выбрала Лекелейд.
Она могла мгновенно бежать отсюда в королевство своего отца, хотя Альфред, который считал, что узы брака священны, без сомнения, не горел бы желанием дать ей убежище из страха последующего за сим скандала. Тем не менее, как я догадывался, он приказал олдермену Этелноту из Суморсэта наблюдать за монастырем, хотя бы затем, чтобы доложить о любых странностях на мерсийском берегу реки.
«Теперь им будет о чем докладывать», — подумал я.
— Кто ты, господин? — окликнул человек через реку.
Он, может, и не узнал меня, но видел, что я возглавляю отряд всадников и, может быть, золото моей роскошной броши для плаща блеснуло под монотонным дождем.
Я не ответил на вопрос. Вместо этого я повернулся к Финану, который ухмыльнулся мне с седла.
— Всего тридцать человек, господин, — сказал он.
Я посылал его, чтобы осмотреть деревню и выяснить, сколько человек охраняет монастырь.
— Только и всего?
— Есть еще люди в деревне к северу.
— Кто командует этими тридцатью?
— Какой-то бедный ублюдок, который чуть не обделался, когда нас увидел.
Скорее всего, тридцать человек были размещены в Лекелейде по приказу моего кузена, и, скорее всего, для того, чтобы Этельфлэд осталась замурована в этом уродливом монастыре.
Я сел во влажное, скользкое седло и покрутил в стремени правой ногой.
— Давайте поворошим это осиное гнездо, — произнес я.
Я повел людей на восток, мимо домов, навозных куч и роющихся в грязи свиней. Кое-кто наблюдал за нами из дверных проемов, а в конце улицы, перед самим монастырем, ждала кучка мужчин в кожаных куртках и ржавых шлемах. Но если они и получили приказ помешать кому бы то ни было войти в монастырь, они были не в настроении выполнять данные им распоряжения. При нашем приближении они угрюмо отодвинулись в сторону.
