Я повел людей на восток, мимо домов, навозных куч и роющихся в грязи свиней. Кое-кто наблюдал за нами из дверных проемов, а в конце улицы, перед самим монастырем, ждала кучка мужчин в кожаных куртках и ржавых шлемах. Но если они и получили приказ помешать кому бы то ни было войти в монастырь, они были не в настроении выполнять данные им распоряжения. При нашем приближении они угрюмо отодвинулись в сторону.
Я не обращал на них внимания, а они не потребовали назвать мое имя и не пытались нас остановить.
Я пнул ворота монастыря, рассыпав капли дождя с их верхнего края. Моя лошадь заржала, и я пнул ворота еще раз.
Отряд мерсийцев наблюдал. Один человек побежал в переулок; я подозревал, что он собирается привести помощь.
— Мы подеремся с кем-нибудь еще до исхода дня, — сказал я Финану.
— Надеюсь, господин, — мрачно ответил тот. — Мы слишком давно не дрались.
В больших воротах приоткрылось окошко, и в отверстии появилось лицо женщины.
— Что вам нужно? — вопросила она.
— Убраться из-под дождя, — ответил я.
— В деревне вам дадут кров, — сказала женщина и начала закрывать окошко, но я ухитрился вставить в отверстие ногу.
— Вы можете открыть ворота, — проговорил я, — а можете наблюдать, как я изрублю их в щепки.
— Они — друзья госпожи Этельфлэд, — вежливо вмешался отец Пирлиг.
Окошечко снова полностью открылось.
— Это ты, отец?
— Да, сестра.
— Хорошие манеры, что, покинули Господень мир?
— Таков уж он, сестра. Он ничего не может с собой поделать. Он просто животное, — ответил Пирлиг и ухмыльнулся мне.
— Убери ногу, — ворчливо велела женщина.
Когда я послушался, она закрыла окошечко, и я услышал, как поднимают засов.
Потом ворота, скрипнув, открылись.
— Ждите, — велел я своим людям, слез с седла и вошел во двор монастыря.
Всю его южную часть занимала мрачная церковь, а по трем другим сторонам стояли низкие деревянные строения с соломенными крышами — я решил, что в них монахини спят, едят и прядут шерсть. Монахиня, представившаяся аббатисой Вербурх, поклонилась мне.
— Вы и в самом деле друг госпожи Этельфлэд? — спросила она.
Она оказалась пожилой и такой маленькой, что была мне буквально по пояс, но лицо ее было свирепо.
— Да.
Вербурх неодобрительно дернулась, заметив на моей шее молот Тора.
— И тебя зовут?.. — вопросила она.
Но тут раздался вопль, из дверного проема вылетел ребенок и помчался через лужи двора.
То была Сиорра, моя дочь. Она бросилась на меня, обхватила руками за шею, а ногами обвила талию. Я был рад, что идет дождь, иначе монахиня могла бы подумать, что капли на моем лице — это слезы. Они и были слезами.
— Я знала, что ты придешь! — неистово вскрикивала Сиорра. — Я знала, знала, знала!
— Ты — господин Утред? — спросила аббатиса.
— Да.
— Слава Богу, — сказала она.
Сиорра рассказывала мне о своих приключениях, а Осберт, мой младший, подбежал ко мне и все пытался вскарабкаться по моей ноге. Утреда, моего старшего сына, нигде не было видно. Я поднял Осберта и крикнул Финану, чтобы тот ввел остальных людей внутрь.
— Не знаю, сколько мы тут пробудем, — сказал я аббатисе Вербурх, — но лошадям нужны конюшня и корм.
— Ты думаешь, у нас тут таверна? — негодующе спросила она.
— Нет, — ответил я. — Нет-нет-нет…
А потом замолчал, потому что в дверях появилась Этельфлэд. Позади нее была темнота, и даже в тот серый день мне показалось, что, несмотря на свой плащ и капюшон из грубой коричневой шерсти, она сияет.
И я вспомнил пророчество, сделанное Исеулт много лет назад, когда Этельфлэд была не старше Сиорры — пророчество, произнесенное в ту пору, когда Уэссекс был слабее всего, когда датчане опустошали страну, а Альфред был беглецом на болотах. Исеулт, эта странная и милая женщина, темная как тень, пообещала мне, что Альфред даст мне силу и что моя женщина будет созданием золота.
Я смотрел на Этельфлэд, она смотрела на меня, и я знал — обещание, данное мною дочери, будет единственным, которое я сдержу. Я не уйду.
Я поставил на землю своих детей, предупредил, чтобы они держались подальше от лошадиных копыт, и пошел через мокрый двор, не замечая монахинь, которые крадучись вышли, чтобы поглазеть на нас.
Я собирался поклониться Этельфлэд. В конце концов, она была дочерью короля и женой правителя Мерсии, но ее лицо было одновременно счастливым и залитым слезами, и я не поклонился. Я протянул руки, и Этельфлэд подошла ко мне. Обняв ее, я почувствовал, как она дрожит. Может, она ощущала, как бьется мое сердце, потому что мне казалось, что оно стучит громко, как барабан.
— Ты пришел, — сказала она.
— Да.
— Я знала, что ты придешь.
Я откинул ее капюшон, чтобы увидеть ее волосы, золотые, как мои. Я улыбнулся.
— Создание золота, — сказал я.
— Глупый, — ответила она, улыбаясь.
— Что теперь будет? — спросил я.
— Мне думается, — ответила Этельфлэд, осторожно отодвинувшись от меня и снова натянув на голову капюшон, — мой муж попытается тебя убить.
— И он может призвать… — Я помедлил, размышляя. — … Пятнадцать сотен натренированных воинов?
— По меньшей мере.
— Тогда я не вижу никаких трудностей, — легко проговорил я. — У меня не меньше сорока человек.
И в тот полдень появились первые мерсийские воины.
Они прибывали группами, по десять или двадцать человек — приезжали с севера и опоясывали монастырь широким кордоном. Наблюдая за ними с колокольной башни, я насчитал сотню воинов, и все еще прибывали новые.
— Те тридцать человек в деревне, — спросил я Этельфлэд, — им полагается помешать тебе уйти?
— Им полагается сделать так, чтобы монастырь не получал еду, — ответила она, — но они не очень-то в этом преуспели. Припасы доставляют через реку на лодках.
— Они хотели уморить тебя голодом?
— Мой муж думал, что это вынудит меня уйти. И тогда мне пришлось бы вернуться к нему.
— А не к твоему отцу?
Этельфлэд поморщилась.
— Он бы просто отослал меня обратно к мужу, не так ли?
— Он и вправду бы так поступил?
— Брак — священен, Утред, — произнесла она почти устало, — он освящен Богом, и ты знаешь, что мой отец не оскорбил бы Бога.
— Тогда почему бы Этельреду просто не приволочь тебя обратно силой?
— Вторгнуться в монастырь? Мой отец такого бы не одобрил!
— Не одобрил бы, — согласился я, наблюдая за большой группой всадников, появившейся с севера.
— Они думают, что отец в любую минуту умрет, — сказала Этельфлэд, и я понял, что «они» — это мой кузен и его друг Алдхельм. — И они ждут этого.
