— Я думаю, что люблю его, — сказала она. –
Не так, как женщина любит мужчину — ничего подобного. Но так, как солдат может любить своего командира, как жрец может любить царя. В нем есть свет, даже когда он безумен сам или сводит с ума других. Он полон божественной силы.
— Да, но какого бога? — спросил Аи. — Сет, Гор или Амон породил его?
— Может быть, все трое. И Дионис тоже… и еще Осирис, повелитель всех живых и мертвых.
Аи задумался над этим, сидя неподвижно, как сам Осирис, и только блеск глаз показывал, что он живой. Жить ему оставалось недолго, Мериамон знала это, и это было горе. Хрипы в его легких стали гораздо сильнее с тех пор, как она покинула Фивы, и от него мало что осталось, кроме воли и магической силы. Но он обязательно доживет до конца — доброго или злого. Александр будет коронован и принят Великим Домом, и страна Кемет снова обретет свое величие или сойдет на нет, превратится в нацию рабов под пятой тирана.
— Это игра, — сказала она. — Ставка огромная. Мы начали эту игру давно. Стоит ли отказываться от нее теперь, когда конец так близок?
— Тебе решать, — отвечал Аи, — согласиться или отказаться. Я только сказал тебе, что может случиться.
— Ты испытываешь меня, — сказала Мериамон. Она не спросила почему, хотя, возможно, он ждал этого вопроса, она знала. Потому что у нее была сила сейчас, в критический момент, позволить делу идти дальше или все остановить, пока еще можно. И, более того, потому, что Аи был не таков, чтобы слепо идти туда, куда его ведут, пусть даже его ведут боги. Он хотел, чтобы она подумала. Сделала выбор. И решила для себя.
Она ужасна, эта свобода. Знать, что ее тень ждет так же, как ждет Аи, и никто не шевельнется, чтобы поторопить ее. Боги во всем их величии, сама Мать Изида, царица их всех, не скажут ни слова. Что бы Мериамон ни сказала, что бы ни сделала, это будет ее выбор, и только ее.
— Нет, — сказала она. — Я не стану его останавливать. Если это трусость, пусть будет так. По крайней мере я буду честным трусом.
— Или самой смелой в мире, — сказал Аи. — Отказаться от власти, когда ее тебе предлагают, когда ты имеешь на нее право по рождению, — это не самая обычная трусость.
— Нет, благородная, даже царственная. — Мериамон поднялась. Колени у нее подкашивались. Она напряглась. — Это только начало, то, что ты говоришь мне, заставляешь меня увидеть.
Блестящие глаза скрылись за веками. Старик улыбался.
— Теперь ты начинаешь понимать.
Она чуть не ударила его. Взглянула яростно и помимо воли рассмеялась. Она осторожно обняла его, такого хрупкого, и поцеловала в лоб.
— Я и забыла, как ты умеешь выводить из себя. И, несмотря на все это, как ты мне необходим.
— Вроде как одно из слабительных для жрецов?
— Вроде того, — согласилась Мериамон, заставив бедного молодого жреца покраснеть от смущения, а Аи расхохотаться. И это она тоже забыла — что значит разделять веселье с человеком своего народа. Но благодаря этому она поняла, что вернулась, наконец, домой.
В день коронации Александра в Мемфисе Мериамон поднялась задолго до рассвета. Но все равно Александр был на ногах еще раньше: жрецы и слуги позаботились об этом. Они давали ему наставления насчет того, что должно будет происходить днем, и, как они говорили, нашли в нем способного ученика.
— Или по крайней мере, — сказал господин Аи, — понятливого.
Он был явно доволен.
Мериамон улыбнулась, представив Александра и Аи вместе. Аи, конечно, не заставит Александра сделать что-либо вопреки его воле, но в самом присутствии старого жреца была мощная магия убеждения.
Мериамон готовилась тщательно. Так давно она не выступала в роли жрицы Амона. Одеяния, парик, краски казались с непривычки тяжелыми, как доспехи. В сегодняшнем ритуале она будет лишь глазами и голосом; она не имела никакого ранга и была только певицей бога. На этом она настояла твердо. Аи, мудрый человек, не настаивал. Александр, может быть, и стал бы возражать, но со времени прибытия в Мемфис они почти не виделись. За короткое время он должен был полностью войти в страну Кемет, и Мериамон не должна была стоять между ними и отвлекать его тем, что была ему хорошо знакома.
Едва рассвет забрезжил на горизонте, она покинула Великий Дом и направилась к храму Мина, а не мемфисского Птаха, поскольку Мин покровительствовал земным плодам и, стало быть, царской власти. Улицы были полны народа, но все было очень спокойно: утренние сумерки и прохлада сдерживали возбуждение. Мериамон скользила среди прохожих, как тень. Она чувствовала себя легкой, невесомой, не ощущала ни радости, ни страха. Она — только глаза, ничего больше, а когда придет время — голос.
Она знала, что в ней есть еще кое-что. Но сейчас эта телесная часть, этот клубок радостей, опасений и противоречий был отчасти глубоко сокрыт, отчасти остался позади, там, в Великом Доме, под охраной некоего македонца. Сейчас она вся должна быть только Кемет, только жрицей. Такой она вышла из Фив. Такой она пришла на поле Иссы и нашла царя, которого избрали боги.
Она была тогда такой ничтожной. Такой чистой в своей пустоте. Такой бесформенной, словно глина, за которую еще не принимался гончар.
Ее странствия сформировали ее. Александр — царь, избранник богов, но кроме того — мужчина и друг — был тем огнем, который дал ей силы.
Александр и его друзья, которые стали ее друзьями. И Николаос.
Она стояла на террасе между великим Домом и храмом Мина, уже не тень из воздуха и тьмы, но земная и телесная, и в ней горела жизнь. Скоро взойдет солнце, и вместе с ним придет царь.
Он выступил из дворца, когда на востоке ярко запылало небо. Выступил как Властелин Двух Царств — не эллинский царь верхом на коне, но фараон, высоко вознесенный на плечах князей, под золотым балдахином, и перед ним князья страны Кемет, и позади него вельможи Двух Царств, а за ними — войска, пешие и на колесницах, под звуки барабанов и труб. Впереди всех в облаке ладана шли два жреца, а между ними еще один, поющий гимн.
Когда царь выступил из Великого Дома, процессия Мина выступила из обители бога, неся его так же, как царя, на плечах многочисленных жрецов. Белый бык бога шел впереди, а позади — длинная вереница жрецов, несущих царские регалии и изображения богов. На этот день первенство уступалось Мину, но присутствовали все боги, освящая ритуал своей объединенной силой, Амон и Мут, Консу, Птах, Сехмет и Нефертем, Гор и Осирис, и Мать Изида, Хнум, Себек, Сет, Хатор, Тот и Баст, и все другие боги, которые были в стране Кемет.
Как раз в момент восхода солнца они встретились на поднимавшейся террасами площади, огромной, как город. Из толпы жрецов и народа раздался приветственный крик. В последних его отзвуках, когда воздух еще дрожал от его силы, жрец Мина вышел на середину площади. Он казался крошечным на ее просторе, и в то же время удивительное могущество чувствовалось в нем. Следом вышли еще жрецы с клетками. Одну за другой они открывали их и доставали упирающихся, рассерженных гусей. Гусь, подброшенный в воздух, замирал на мгновение, расправляя крылья, и устремлялся ввысь. Жрец кричал им вслед пронзительным, похожим на птичий, голосом:
