— Боже мой, — проговорил он, пытаясь встать с кресла; щеки его, обескровленные болезнью, вспыхнули от волнения. — Неужели еще какое-нибудь несчастье случилось?
— Никакого, мистер Рубен, кроме того, о котором вы уже, должно быть, знаете. Но какой же у вас больной вид! — воскликнула Джини, ибо румянец, вызванный минутным возбуждением, не скрыл от любящих глаз девушки, как подкосили ее возлюбленного затянувшаяся болезнь и тревоги.
— Нет, я здоров, совсем здоров, — порывисто ответил Батлер. — Но не могу ли я помочь тебе чем-нибудь, Джини, тебе или твоему отцу?
— Совершенно верно, — вмешался Сэдлтри, — в семье их теперь только они двое и остались, бедняжку Эффи можно уже в счет не принимать. Но, Джини, голубушка, чего это ради ты пришла спозаранку в Либбертон, а больного оставила в Лакенбуте?
— У меня поручение от отца к мистеру Батлеру, — ответила смущенная Джини, но, устыдившись лжи, к которой прибегла, сейчас же поправилась, ибо любила и почитала правду почти с квакерской страстностью: — То есть я хочу поговорить с мистером Батлером об одном деле, которое касается моего отца и бедной Эффи.
— Не юридическое ли это дело? — спросил Бартолайн. — Потому что по юридическим вопросам тебе лучше обратиться ко мне, чем к нему.
— Это не юридическое дело, — сказала Джини, которая не сомневалась, что если посвятить мистера Сэдлтри в истинную цель ее путешествия, то возникнет целый ряд осложнений. — Я хочу, чтобы мистер Батлер написал для меня письмо.
— Вот и хорошо, — сказал мистер Сэдлтри, — расскажи-ка мне, о чем надо писать, а я продиктую все, что потребуется, мистеру Батлеру, вроде как мистер Кроссмайлуф диктует своему клерку. Живо давайте сюда перо и чернила in initialibus note 80, мистер Батлер.
Джини посмотрела на Батлера, ломая руки от нетерпения и досады.
— Я думаю, мистер Сэдлтри, — промолвил Батлер, поняв, что от него надо избавиться во что бы то ни стало, — мистер Уэкберн будет до некоторой степени обижен, если вы не послушаете, как ваши мальчики отвечают на уроках.
— И верно, мистер Батлер, ваша правда, я ведь пообещал ребятишкам взять их на полдня из школы, чтобы они посмотрели, как станут вешать. Для их молодых умишек это будет весьма поучительное зрелище, — ведь кто знает, что с ними самими в дальнейшем может стрястись! Фу ты, я и забыл о твоем присутствии, Джини Динс… Ну, да тебе уже пора привыкать к таким разговорам. Мистер Батлер, пусть Джини подождет, пока я вернусь, я там не задержусь и десяти минут.
И, уверив собеседников в скором возвращении, совсем для них нежелательном, он избавил молодых людей от своего стеснительного присутствия.
— Рубен, — сказала Джини, торопясь воспользоваться уходом Сэдлтри, чтобы рассказать о причинах, приведших ее в Либбертон, — я отправляюсь в дальний путь: я иду в Лондон, чтобы просить короля и королеву спасти Эффи.
— Джини! Ты не отдаешь себе отчета в своих словах, — ответил пораженный Батлер. — Ты идешь в Лондон, ты хочешь обратиться к королю и королеве!
— А что ж тут такого, Рубен? — спросила Джини со свойственной ей спокойной уверенностью. — Ведь если подумать, то они такие же смертные, как и все. И сердца у них из плоти и крови, как и у других людей, а ведь история Эффи смягчила бы и каменное сердце! И потом я слышала, что они вовсе не такие дурные люди, как эти якобиты говорят про них.
— Все это так, Джини, — сказал Батлер, — но их великолепие, их свита, трудность получения аудиенции?
— Я все обдумала, Рубен, и меня это не страшит. Конечно, у них великолепная одежда, на головах короны, а в руках скипетры — совсем как у великого царя Агасфера из Священного писания, когда он сидит на своем царском троне перед вратами замка. Но цель, ради которой я иду, поддержит меня, и я почти уверена, что найду в себе силы рассказать обо всем.
— Увы, увы! — воскликнул Батлер. — В наши дни короли не сидят у врат замка, творя справедливость, как в патриархальные времена. Мой личный опыт в отношении придворных обычаев так же ограничен, как и твой, Джини, но из книг и по слухам я знаю, что король Англии решает дела только через министров.
— Если эти министры честные и богобоязненные люди, — ответила Джини, — то тем лучше для Эффи и для меня.
— Но ты же не знаешь даже самых обычных слов, употребляемых при дворе, — сказал Батлер. — Ведь министры — это не священники, а придворные слуги короля.
— Ну, конечно, — возразила Джини, — у него, наверно, очень много слуг, думаю, что даже больше, чем у герцогини в Далкейте. А слуги важных господ всегда заносчивее своих хозяев. Но я оденусь поприличней и предложу им немного серебра, словно пришла посмотреть дворец. А если они все-таки не пустят меня, я скажу им, что пришла по такому делу, от которого зависит жизнь человека, и тогда они уж наверняка разрешат мне увидеть короля и королеву.
Но Батлер покачал головой.
— О Джини, это просто несбыточная мечта. Если их и можно увидеть, то разве лишь через посредство какого-нибудь высокопоставленного лорда. Да и то вряд ли.
— Ну что же, такой путь тоже возможен, если только вы немножко поможете мне.
— Я? Да чем же я могу помочь, Джини? Вот уж поистине сумасбродное предположение!
— И вовсе нет, Рубен. Разве вы не рассказывали нам, что ваш дед, которого всегда недолюбливал мой отец, в давние времена чем-то очень помог предку этого Мак-Каллумора, который звался тогда лордом Лорн?
— Помог, — взволнованно ответил Батлер, — и я могу доказать это. Я напишу герцогу Аргайлу, — по слухам, он очень добрый человек, храбрый солдат и истинный патриот, — и буду умолять его спасти твою сестру от жестокой участи. Шансов на успех очень мало, но мы должны использовать все.
— Мы должны использовать все, — ответила Джини, — но писать не нужно: разве может письмо смотреть, и молить, и упрашивать, и заклинать, как может человеческий голос, трогающий самое сердце? Письмо похоже на ноты, которые леди имеют для своих спинетов: это всего-навсего черные значки, и их никак нельзя сравнить с мелодией когда ее поют или играют. Нет, Рубен, только слова, сорвавшиеся прямо с уст, могут помочь нам, все другое — бесполезно.
— Ты права, — сказал Рубен с пробудившейся решимостью. — И я надеюсь, что небеса внушили твоему доброму и мужественному сердцу то единственное средство, которое может спасти жизнь несчастной девушки. Но, Джини, ты не должна отправляться в это опасное путешествие одна. Ты значишь для меня так много, что я не соглашусь, чтобы моя Джини поступила опрометчиво. И раз уж так сложилось, ты должна теперь же дать мне права мужа защищать тебя; мы отправимся вместе, и я помогу тебе выполнить твой долг в отношении твоей семьи.
