Акбар по такому случаю покинул войска во время похода, чтобы посетить знаменитого мусульманского святого Салима Чисти в его доме в Сикри. К его огромному облегчению, Чисти предрек, что бегам подарит ему троих сыновей.
— И потом она будет жить здесь, — заявил Акбар и немедленно начал строить город Фатехпур, Победоносный Сикри.
Сикри прежде была деревней на вершине холма в долине реки Джамны, приблизительно в двадцати милях западнее Агры. Недалеко находилась Кхания, где Бабур одержал победу над раджпутами в 1527 году. И вот эта деревушка превратилась в одно из чудес индийского мира и в первую очередь прославилась Дворцом бегам, за которым последовала Джама Масджид, или Великая мечеть, южные ворота которой — Буланд Дарваза, или ворота Победы — остались на все времена одним из величайших творений индийских архитекторов.
Внутри мечети была построена гробница для Чисти, умершего вскоре после своего известного пророчества.
Пророчество сбылось: 31 августа 1569 года Джодха Баи родила сына, которого Акбар назвал Нур-уд-Дин Салим, объявив всем, что его сын, наполовину могол, наполовину раджпут с персидской кровью, будет следующим султаном Дели. Обитатели Северной Индии раскрыли рот от удивления, но все они, живущие на огромном пространстве от пустынь Белуджистана, где последний раджпутский принц Рана Пратап Сингх вплоть до 1597 года отбивал нападение моголов, до подножий Гималаев, признали Акбара своим господином.
В то время ему исполнилось двадцать пять лет, возраст, когда Тимур и Тимуджин даже не были еще вождями племен, а Бабур, захватив Самарканд, не смог удержать его.
Пока Акбар разбирался с раджпутами, принц Мирза спустился со склонов Гиндукуша и бросил вызов своему младшему брату, который, по его мнению, слишком вознесся. Питер Блант по приказу Могола отправился остановить его, и Мирза, побитый, повернул обратно в свои дикие места.
Затем были шесть лет мира и спокойствия, когда Акбар собирал многочисленные доходы, баловал жену — Джодха Баи родила ему еще двоих напророченных сыновей, Мурада и Даниала, — и дал волю семейной страсти к строительству.
По всей Индии развернулись работы, и мечты Бабура, когда-то давным-давно высказанные, стали воплощаться в жизнь.
На востоке Паталипутра, так же как и Патна, была уже восстановлена Шер-шахом, но Акбар почти удвоил ее площадь. Другим городом, который он расстроил и украсил, стал Бенарес. Поражала религиозная терпимость Акбара, ибо он восстанавливал и строил город как главный центр индуистской религии. Ученые приходили в Бенарес со всей Индии, и городу возвратилась большая часть его былого величия.
Еще большее внимание привлек Праяг из-за колонны Ашоки. Акбар построил крепость вокруг нее, а город переименовал, назвав Городом Бога — Аллахабад.
На северо-западе его любимой резиденцией остался, конечно, Лахор. Император стремился возвращаться туда каждый год в нестерпимую жару сезона дождей. Но такие места, как Мултан и Джодхпур, также свидетельствовали об экспансионистских устремлениях Могола. Особенно его привлекал к себе Джодхпур с огромной крепостью, возвышавшейся над городом на скалистом склоне. Город никогда не был взят захватчиками.
Именно сюда, в Джодхпур, Акбар прискакал, одолев двести двадцать миль за два дня, чтобы помешать радже заставить вдову его сына совершить сати — страшный индусский обычай, согласно которому вдова сжигалась заживо на погребальном костре мужа.
Дели тоже не был забыт, но Акбар не очень жаловал город, который видел смерть его отца и многие другие трагические события.
Истинной столицей империи снова стала Агра. И хотя все больше и больше решений исходило из Фатехпур Сикри, Агра по-прежнему оставалась деловым центром. И ее не обошел своим вниманием Акбар. Выросла крепость из мерцающего красного песчаника, а внутри Акбар повелел возвести мечеть из белого мрамора и увенчать ее минареты куполами луковицей, придуманными арабами и весьма популярными в арабском мире. Тимур когда-то украсил этими куполами Самарканд.
Это архитектурное чудо было названо Жемчужной мечетью.
То были счастливые годы.
Акбар наслаждался любовью жены и растущей семьи. Исполнив пророчество, Джодха Баи подарила ему еще несколько девочек. Расширяя границы своей империи, Могол взял себе еще несколько индусских жен и наложниц, а также и мусульманских. Но только одна женщина в мире имела для него значение. Взаимная привязанность императора и императрицы бросалась в глаза и радовала всех их подданных. Джодха Баи никогда не вмешивалась в государственные дела, хотя имела собственное мнение и не боялась высказывать его в личной спальне императора, что было заметно по многим решениям Акбара.
Хорошо относился Акбар и к сыновьям, особенно к старшему, Салиму. Он сам учил мальчика соколиной охоте и внимательно наблюдал, как принц тренировался с мечом, копьем и луком, верхом и пешим.
— Он будет великим воином, — объявил отец, — истинный Джахангир, Покоритель Мира.
Шли годы. Акбар продолжал являть миру редкостную умственную и физическую энергию и поражать окружающих беспримерной отвагой. Уставая за день от государственных трудов, он садился верхом на коня и в сопровождении эмиров и тавачи отправлялся на охоту. И вступая в схватку со свирепым тигром, он получал подлинную радость от единоборства.
Где бы он ни оказался, каждое утро на рассвете неизменно появлялся в окне резиденции, чтобы люди могли лицезреть своего господина.
Учился он везде и всегда, вбирая самое лучшее из всего, что попадалось ему, и отказывался от всего, что стесняло мысли и дела человека. «Кох-е-нур» на нем можно было видеть очень редко. Он считал излишеством ношение столь заметных украшений. Акбар никогда не принимал государственных решений, сидя на ковре, как это делали его отец и дед. Он был слишком далек от своих предков-степняков из Центральной Азии и вершил суд, удобно расположившись в кресле, и, если погода была теплой, часто сбрасывал обувь и могольские штаны, оставаясь в дхоти и накидке, босоногий, как какой-нибудь древний индийский раджа.
Подданные любили его за эту простоту.
А Фатехпур Сикри рос и хорошел день ото дня.
В эти дни воплотилась в жизнь мечта Питера Бланта. Акбар назначил его туман-баши личной гвардии — десяти тысяч отборных войск империи. Только здесь проявилась религиозная предубежденность, почти отсутствующая в системе падишаха: каждый воин, за исключением командира, был мусульманином и отбирался по личной преданности императору, причем отбор был суров. Но зато в золотых накидках и красных шароварах, в блестящих шлемах, с мерцающими пиками и мечами какое они представляли собой великолепное зрелище!
