– Живу я бирюком, катать мне некого, поэтому посадить тебя не могу. Вставай, тово-етова, поназади, держись мне за плечи. Брюхан на разбег не скорый, но как разойдётся, идёт шибко. Думать надо, быстро домчим.
Восхищенный, Алёша встал на запятки, взялся за чугунные плечищи друга. Конь легко вытянул возок за ворота, которые сами захлопнулись.
– Живые они у тебя, что ли? – оглянулся Попов.
– Не-е. Когда колёса через порог проезжают, они на давило жмут. От давила идёт жила такая, особенная, к вороту. Ворот начинает пружину отпускать. Пружина… Долго рассказывать. Я те, тово-етова, после покажу…
– Погоди-ка. – Алексей подумал. – Давай сразу за Митьшей заедем. Потеря времени небольшая. Повидаетесь. А мне он может для дела снадобиться.
Обязательно нужно было гехаймрату нового помощника показать. Вчера на колокольне, когда Фрола упустили, они ведь вдвоём были. А у начальника обычай: если случилась какая оплошка, всех причастных расспрашивать по одиночке. Значит, всё равно велит Дмитрия доставить.
Была и еще одна мыслишка: показать Митьке (а получится, так и Илье) избранницу своей души. Пусть посмотрят, каких богинь рождает Натура и восхитятся.
* * *
В скором времени диво-экипаж, наведавшись в Огородники, уже мчал обратно в сторону Белого города, но вёз не двоих человек, а троих. Прохожие оглядывались на необычное зрелище.
Огромный, словно сошедший со сказочного лубка конь с развевающейся гривой гнал во всю прыть, без труда таща за собой нарядную, как игрушка, коляску. Правил лихобородый великан в простой рубахе и сдвинутой на затылок шапке. За его спиной, обнявшись, стояли Преображенский офицер в зелёном кафтане и казак с кривой саблей. Все трое говорили наперебой, а верней орали, ибо грохоту от гонки было много.
Перекрикивались меж собой больше Дмитрий с Ильёй, так что Алёша даже заревновал. Это ведь он свёл всех вместе, а они ему никакого внимания, и переговариваются о непонятном: про девчонку какую-то, про лесное житьё.
– А сома-то, сома помнишь, какого ты из реки выудил? – ни к селу ни к городу вспоминал вдруг Митьша, стуча возницу по плечу и заходясь смехом. – И мне: «Подцепляй, тово-етова, подцепляй!» А у меня руки не держат!
Илья крякал, ухал, тряс головой, но басил маловнятное:
– Да-а, сом… Помню… Ушёл сом… Я его на следующий год… Погоди, ты лучше… Как ты тогда, тово-етова, добрался-то? До Сечи-то?
Митя вместо ответа:
– А с ложки меня кормил, помнишь? Будто дитя малое?
Надоело Попову это несмысленное суеорание. Надо было брать кормило беседы в свои руки.
– Ты ноги свои хорошему лекарю показывал? – спросил он Илью.
– Э-э-э… – Тот махнул ручищей. – Лекарь не вылечит.
Дмитрий участливо завздыхал:
– Выходит, за все эти годы так ничего и не напугался по-настоящему?
– Выходит. Нет у жизни такого страху, чтоб меня в трепет вогнать.
И опять Алексей не понял. При чём тут страх? И отчего Ильша так печально ответил? Не ведаешь страха – счастливый человек.
– Почему ты в Москве? – спросил, наконец, дело Никитин. – Ты ведь многолюдства не любил, никуда съезжать с мельни не думал.
Близ Покровской башни, где шли и ехали многие, скорость пришлось сбавить. Коляска теперь катилась гладко, без шума. Стал возможен связный разговор.
Жаль только, рассказчик из Ильи был не ахти. Он начал не с начала, а с середины, пропустив какое-то событие, известное Митьше.
– А как мне было оттуда не съехать? Воротился с охоты – полон дом синих кафтанов. Начальный человек на меня коршуном: тя, говорит, как звать? Ну, Илья. Он ладоши потёр. Илья? Ты-то нам и нужон. С нами поедешь, тать. Расскажешь, как княжну похищал.
«Какую княжну?» – хотел спросить Алёша, однако Никитин толкнул его – не встревай.
– Я ему: «Может, я вам и нужон, да только вы мне ни на что не сдались».
– И что?
– Что-что… Тово-етова, порешил всех. – Ильша сокрушенно поскрёб затылок и, словно оправдываясь, прибавил. – Они тебе плечи ломали, кожу драли, а я с ними обниматься буду? И потом, я вначале по-хорошему попросил: уйдите, пока не осерчал. Не вняли. За сабли свои схватились…
Попов слушал и не верил.
– Ты… порешил служилых Преображенских людей?! Много?
– Не-е… С начальником восьмерых. Главного – последним. Даже спросить поспел, прежде чем душу из него вынуть: проснулась ли княжна? Проснулась, говорит, и на Илью некого показала… Ну и ладно, думаю…
Рассказчик умолк, погрузившись не то в думы, не то в воспоминания.
– Расскажите, парни, что за княжна? – воскликнул изнывающий от неведения Алёша. – Раз проснулась, стало быть, спала? С кем спала-то, с тобой иль с тобой?
Двое остальных взглянули на него осуждающе и ничего объяснять не удосужились.
– А дале что? – спросил Никитин.
– Да ничаво… Упокойников, тово-етова, в воду положил, речка унесла. Кой-никакой струмент прихватил, да и покатился прочь. Мельню спалил, чтоб им не оставлять. Раз одни дорожку нашли, думать надо, и другие сыщут… А многолюдства я не люблю, это ты правду сказал. Когда людей что муравьев, – Ильша обвёл рукой всю шумную улицу Покровку и повернул с неё в переулок, – никакой человеку цены нет. Однако тут затеряться легче… Сначала перебивался худовато, но голова-руки есть. Ныне хорошо живу, неча Бога ругать… Вон он, Кривое Колено, начинается.
* * *
Места здесь были знатные, из лучших на Москве. Коляска проехала мимо каменных голицынских палат, но это было не диво – мало ль на Москве князей да бояр? А вот в небольшом отдалении, высоко-превысоко над крышами, высунулась колокольня с невиданным на Руси завитушечным куполом и прегордыми колоннами. Была она в деревянных лесах, не до конца ещё отстроена.
– Самого Меншикова владение, Александра Даниловича, – важно объяснил Алёша залюбовавшемуся на этакую красу Никитину. – А вон и гехаймратово проживание.
Илья, очевидно, и вправду знал этот дом, потому что без Алёшкиных слов уже повернул к зелёному забору. Ворота были нараспашку. Сразу видно, что хозяину сего владения опасаться некого.
– Въезжать, что ли? – спросил Илья с необычной для него робостью.
– Давай, кати. Мы, чай, не праздно.
Сам Попов был в доме у начальника всего второй раз, однако держал себя уверенно, будто здесь дневал и ночевал.
– Палаты не шибко богатые, ибо на Преображенской службе сильно не забогатеешь, однако с большим уменьем перестроены. Поди угадай, что прежде тут стоял деревянный терем. Двор этот был на казну отписан от одного стрелецкого полковника, за измену. А моему начальнику пожалован в награждение… Штукатурка итальянская. Колонны и фигуры по ней прорисованы, издали же посмотреть – будто настоящие. За домом сад, в нём какие только цветы-плоды не произрастают! Но краше всего балкон.
