Она торопливо шла по едва знакомому ей коридору. Глаза ее были обжигающе сухи. В стране Кемет надо научиться не плакать: от слез потечет краска коль.
Ребенок для Николаоса. Ребенок для любого другого мужчины. Ребенок, чтобы заполнить ее чрево, которое боги сделали бесплодным — вот чем отметили они ее, остановив на ней свой выбор, вот та цена, которую она заплатила, чтобы стать их рабой и служанкой.
Она гнала прочь эту мысль, и горе, и злость. Раньше это ее никогда не задевало. Просто не имело значения.
Мериамон осмотрелась. Было все равно, куда идти. Она продолжила свой путь по разрисованным коридорам. Мимо проходили люди. Один из них был обеспокоен: он разыскивал Арридая. Она могла бы сказать ему, где находится царский брат, но, прежде чем успела заговорить, человек уже прошел мимо, такой же расстроенный, как и она.
Другой спешащий разыскивал ее. Это был один из царских прислужников, такой белокожий, что казался словно вырезанным из отбеленной кости. Очевидно, он слишком долго был на солнце без шляпы: лицо покраснело и уже начало опухать.
— На такой случай у меня есть мазь, — сказала она.
— Царь сказал мне об этом, госпожа, — отвечал слуга, — и я потом зайду за ней. Но сначала он хочет видеть тебя.
Она подумала, что ей совсем не хочется видеть Александра. Но отказ расстроил бы мальчика, а идти ей было особенно некуда. Мериамон пожала плечами.
— Почему бы и нет? — сказала она.
Бедный ребенок был шокирован. Его прямая спина выражала сильное неодобрение, пока он вел ее по коридорам. Кланяясь, он пропускал ее вперед в каждую дверь так старательно и безупречно вежливо, что ей стало почти смешно.
Когда они уже собрались войти в комнаты царя, их перехватил какой-то человек. Это был один из Старых Македонцев, как обычно называла их молодежь, носивший бороду и шерстяную одежду горца даже здесь, в Египте. На слугу он смотрел с неудовольствием, а на Мериамон с едва сдерживаемым отвращением.
— Мой командир хочет видеть тебя, — сказал он Мериамон.
Несмотря на его акцент, она почти поняла его. Она бы не остановилась, но он загораживал дорогу.
— И кто же твой командир? — спросила она.
Мериамон оскорбила его. Но, поскольку уже само ее присутствие было для него оскорбительно, это мало что могло изменить.
— Пармений хочет видеть тебя сейчас.
— Сейчас я иду к царю, — возразила Мериамон.
— Ты можешь пойти к царю после того, как поговоришь с Пармением.
Слуга Александра вмешиваться не решался. Он переминался с нога на ногу, но сказать что-либо побоялся. Сейчас Мериамон была бы рада, если бы с ней был кто-нибудь из мальчиков постарше, такой же дерзкий, как этот здоровенный бородатый человек.
Но она и сама умела быть дерзкой.
— Так и быть, — сказала она. — Я уделю твоему командиру немного времени. Скажи ему, что я жду его в комнате птиц.
Она ушла, прежде чем воин сообразил, что ответить. Комната, о которой она говорила, была уединенная и маленькая, как многие комнаты в этом дворце, одна стена ее открывалась в сад. На других были изображены всевозможные птицы, водившиеся в стране Кемет, от болотной дичи в камышах до соколов в пустыне, плавающих, кормящихся и летящих — длинная лента над рядами раскрашенных колонн. Там была скамья, чтобы сидеть, украшенная резными изображениями птиц, раскрашенная и позолоченная, табурет, стол и больше ничего, кроме света и воздуха.
Мериамон устроилась на скамье. Слуга Александра, наконец собравшись с мужеством, сказал:
— Госпожа, царь…
— Царь подождет еще немного, — ответила она.
— Но…
— Он подождет, — сказала Мериамон, и в голосе ее прозвучал металл. На обожженном солнцем лице слуги уже не могла появиться краска, но он поспешно опустил глаза и умолк. Она заметила, что он занял место стража, рядом и чуть позади. Мериамон подумала, не отослать ли его к хозяину, но его присутствие немного успокаивало, и он мог быть свидетелем, если бы Пармений хотел ей зла.
Они ожидали в молчании. Мериамон начала сомневаться, есть ли в этом какой-либо смысл, придет ли Пармений вообще. Когда она уже начала вставать, чтобы отправиться к царю, послышался звук шагов. Солдатская обувь, лязг оружия. Мериамон заставила себя остаться на месте и слегка откинулась на спинку скамьи.
Пришел только один человек; он немного помедлил у двери, потом открыл ее.
Мериамон только наделась, что не выглядит, как круглая дура. Нико был полностью готов занять свой пост в охране царя: латы начищены до блеска, плащ ниспадал безупречными складками. Он взял свой лучший меч, а на шлеме развевались новые перья.
Он едва на нее взглянул, и это было хорошо: у нее было время прийти в себя.
— Иди, Левкипп, — сказал он, — и скажи царю, что мы придем сразу же, как только управимся здесь. Я позабочусь о госпоже.
Левкипп радостно ухмыльнулся и убежал. Нико занял его пост.
Мериамон наконец обрела дар речи.
— Что, во имя богов…
— Некоторым нужно было напомнить, что ты дочь фараона, — ответил Нико.
С этим трудно было спорить.
— Но откуда ты взялся? — спросила она.
— Таис сказала мне, что ты ушла. В зале я наткнулся на Марсия; он сообщил мне, где ты.
— Ты его сильно побил?
— Тебе-то какая разница? — проворчал Нико и поспешно добавил, прежде чем она успела сама его ударить: — Мне это ни к чему. Я друг царя и я выше Марсия по положению. Может быть, я немного позвенел мечом. После всего. Для виду.
— После всего, — повторила Мериамон, чувствуя себя сухой, как песок вокруг гробниц. Она не ожидала, что с ним ей будет так спокойно. Его основательность, прочность были для нее, словно якорь. Его легкомыслие освещало ее сердце, даже сейчас. В его ясном светлом взоре не было никакой озабоченности, никакой тревоги.
Но могут появиться. Он этого не знает, откуда ему знать. Но он узнает.
Пармений пришел еще нескоро, с двумя стражами, которые застыли у дверей, и устремил сердитый взгляд на Нико. Нико стоял, как на параде, без всякого выражения на лице — безупречный охранник. Пармений перевел взгляд с него на Мериамон.
— Ну так, — сказал военачальник, — у тебя есть что мне сказать?
От его дерзости перехватило дыхание. Нико заметно напрягся. Мериамон позволила себе медленно улыбнуться. Сладкой, загадочной улыбкой.
— Я? Но, по-моему, это ты пожелал говорить со мной.
— Я не привык прибегать по первому желанию женщины, — заявил Пармений.
— Оно и видно, — сказала Мериамон. — Конечно, если только эта женщина не царица…
— Ты не царица, — сказал Пармений.
