Я пришпорил коня, уведя большую часть своего отряда к востоку от поселения, отрезав таким образом путь к отступлению выжившим датчанам.
Финан уже послал разведчиков к южному гребню холма.
Почему, подивился я, датчане не выставили часовых на вершине холма, откуда мы заметили беженцев?
В те времена было столько мелких стычек! Датчане Восточной Англии совершали набеги на пахотные земли близ Лундена, мы платили им той же монетой, ведя своих людей в глубь датской территории, чтобы жечь, убивать и грабить. Официально между Альфредом Уэссекским и Восточной Англией царил мир, но голодный датчанин не замечает слов на пергаменте. Человек, которому нужны рабы, скот или просто приключения, отправлялся в Мерсию и брал, что хотел, а мы ехали на восток и делали то же самое.
Мне нравились такие набеги. Они давали возможность натренировать самых молодых моих воинов, позволить им увидеть врага и скрестить с ним мечи. Ты можешь муштровать юношу год, вечно заставлять его практиковаться в искусстве владения мечом и копьем, но за каких-то пять минут битвы он научится куда большему.
Тогда случалось столько схваток, что я забыл большинство из них, однако ту схватку у дома Эдвульфа я помню. Вообще-то схватка была пустяковой. Благодаря беспечности датчан у нас даже не было раненых, однако я помню эту стычку потому, что когда все закончилось, когда мечи вернулись в ножны, один из моих людей позвал меня в церковь.
То была маленькая церковь, рассчитанная не более чем на пятьдесят или шестьдесят человек, которые жили (или жили раньше) вокруг господского дома. Церковь возвели из дуба, у нее была тростниковая крыша с высоким деревянным крестом. Грубой работы колокол свисал с западного фронтона над единственной дверью, в каждой стене имелось по два больших окна с деревянными решетками, сквозь которые струился свет. Свет озарял толстого человека: его раздели донага и привязали к столу — я полагал, что стол этот служил алтарем. Человек стонал.
— Развяжите его, — прорычал я, и Райпер, возглавлявший людей, которые захватили в плен датчан, находившихся в церкви, двинулся вперед так, будто я пробудил его от транса.
Райпер за свою недолгую жизнь повидал много ужасов, но он, как и его воины, казалось, онемел от зверств, учиненных над толстяком. Глазницы этого человека представляли собой мешанину из крови и слизи, щеки были испещрены красными полосами, уши отсечены, член отрезан, пальцы сперва сломаны, а потом стамеской отсечены от ладоней.
За столом стояли двое датчан под охраной моих людей; перепачканные кровью руки пленных выдавали в них палачей. Однако за такую жестокость в первую очередь отвечал вожак датчан, и именно потому я запомнил ту стычку.
Ведь именно тогда я повстречался со Скади.
Если какая-нибудь смертная женщина и съела яблоки из Асгарда, дарующие богам вечную красоту, то это была Скади. Высокая, почти такая же высокая, как я, с гибким телом, обтянутым кольчугой, лет двадцати, с узким, надменным лицом и вздернутым носом. И я еще никогда не видел таких голубых глаз. Ее прямые волосы, черные, как перья во́ронов Одина, опускались до стройной талии, перехваченной ремнем с пустыми ножнами.
Я уставился на нее.
А она уставилась на меня.
И что же она видела?
Она видела полководца короля Альфреда. Она видела Утреда Беббанбургского, язычника на службе у христианского короля. Я был высоким и — тогда — широкоплечим. Я был воином меча, воином копья, разбогатевшим в сражениях, поэтому кольчуга моя сияла, шлем был инкрустирован серебром, а поверх кольчужных рукавов блестели браслеты. Мой пояс, на котором висел меч, украшали серебряные волчьи головы, ножны Вздоха Змея были усеяны кусочками гагата, пряжки ремня и плаща были сделаны из тяжелого золота. Только маленький амулет в виде молота Тора, висевший у меня на шее, был дешевым, но я владел этим талисманом с детства. И он до сих пор у меня. Слава моей юности ушла, источенная временем, но тогда Скади увидела меня именно таким. Она увидела перед собой полководца.
И поэтому плюнула в меня. Плевок попал в щеку, и я не стал ее вытирать.
— Кто эта сука? — спросил я.
— Скади, — ответил Райпер. Посмотрел на двух палачей и добавил: — Они говорят, что она — их предводительница.
Толстяк застонал. Его развязали, и теперь он свернулся клубком.
— Найдите кого-нибудь, кто о нем позаботится, — раздраженно велел я, и Скади плюнула снова, на этот раз попав мне в губы. — Кто он? — спросил я, не обращая на нее внимания.
— Мы думаем, это Эдвульф, — ответил Райпер.
— Уберите его отсюда, — приказал я.
Потом повернулся, чтобы посмотреть на красотку, которая в меня плевала.
— И кто такая эта Скади? — спросил я.
Она была датчанкой, рожденной на ферме в северной части их суровой страны, дочерью человека, не владевшего богатствами и оставившего свою вдову в бедности. Но у вдовы имелась Скади, удивительно красивая, поэтому Скади выдали замуж за человека, пожелавшего заплатить за то, чтобы ее гибкое длинное тело оказалось в его постели. Муж Скади был вождем клана фризов, пиратом, но потом Скади повстречалась с Харальдом Кровавые Волосы, и ярл Харальд предложил ей жизнь, куда более захватывающую, чем прозябание за гниющим палисадом на заливаемой приливами отмели. И вот Скади убежала с Харальдом.
Все это мне еще предстояло узнать, а тогда я понял лишь, что она — женщина Харальда и что Хэстен сказал правду: увидеть ее — значит ее возжелать.
— Ты освободишь меня, — сказала она с удивительной уверенностью.
— Я сделаю что захочу, — ответил я. — Я не слушаюсь приказов глупцов.
Она возмутилась, услышав это. Я увидел — она собирается снова плюнуть, и поднял руку, чтобы ударить ее. Скади притихла.
— Ни одного дозорного, — бросил я. — Какие предводители не выставляют часовых? Только глупцы.
Она возненавидела мои слова. Она возненавидела их, потому что они были правдивы.
— Ярл Харальд заплатит тебе за мою свободу, — сказала Скади.
— Моя цена за твою свободу — печень Харальда, — ответил я.
— Ты Утред? — спросила она.
— Я — лорд Утред Беббанбургский.
Скади чуть заметно улыбнулась.
— Тогда Беббанбургу понадобится новый лорд, если ты не отпустишь меня. Я прокляну тебя. Ты познаешь мучительную боль, Утред Беббанбургский, даже более мучительную, чем он, — она кивнула на Эдвульфа, которого выносили из церкви четверо моих людей.
— Он тоже дурак, — отозвался я, — потому что не поставил часовых.
Отряд мародеров Скади напал на деревню при свете утра, и никто не заметил их приближения. Некоторые жители деревни, те, кого мы видели с гребня холма, спаслись, но большинство были захвачены в плен, и из них выжили только женщины и дети, которых можно было продать в рабство.
