Прощанье было тяжёлым. Долго смотрели старики вслед Алексе, который в богатом, украшенном золотом и серебром старом казачьем снаряжении ехал на горячем белом жеребце по берегу реки. На глаза Алексы навернулись невольные слёзы. У богатыря было сердце ребёнка.
Ходжич встретил Алексу сдержанно. Все восхищались его конём и снаряжением, осматривали Алексу со всех сторон, расспрашивали, а он, вот уже в который раз, должен был им всё объяснять. Наконец Ходжич заметил:
— Твоё счастье, что у нас больше нет обмундирования, а то бы тебе пришлось это снять. Что же касается коня, то можешь оставить его себе, мы тоже скоро получим. Оружие выберешь себе сам. Ты же унтер-офицер.
— Ладно, ладно, — усмехнулся Алекса. Он не сердился на Ходжича, хотя ему было неприятно видеть такое отношение к себе со стороны товарища.
Алекса спустился в подвал и выбрал короткий кавалерийский карабин, наган и казачью шашку. Покончив с этим, он взялся за перо и написал обо всём Гале.
Вечером сербский отряд получил коней, которых военные власти скупили у крестьян почти за бесценок. Интенданты грабили крестьян, давая им жалкие гроши, а в книги записывали истраченные суммы в троекратном размере. Некоторые из них в одну ночь стали богачами. Долго ещё после их отъезда раздавались в сёлах причитания и плач.
Месяц уже высоко стоял в небе, когда отряд выступил из города. Во главе вновь сформированного эскадрона ехал Ходжич. Замыкал колонну Алекса. Склонив голову, он думал о своей жизни и о Гале. Не будь войны, они стали бы самыми счастливыми людьми на свете.
Три дня и три ночи ехал сербский отряд на юг Украины. Ничему так не удивлялся Алекса, как великой бедности народа, живущего на такой богатой земле, но он не мог найти объяснения этому. Им встречались колонны измученных, голодных и плохо вооружённых русских солдат. Их гнали на запад. Всё это мешало Алексе по-настоящему, полно ощутить радость свободы.
На четвёртый день сербы остановились в большой казачьей станице на берегу широкой и спокойной реки. Разбитые на берегу палатки были предназначены для сербских добровольцев. Их ожидал пожилой капитан лет сорока со своим штабом — одним поручиком, двумя унтер-офицерами и пятью солдатами. После обычной патриотической речи офицер сообщил, что отряд задержится здесь на три месяца для подготовки, и приказал выйти из строя унтер-офицерам, которых он собирался лично обучать, с тем чтобы они потом передали свои знания и уменье простым солдатам. Оказалось, что, кроме Алексы, в отряде были ещё два унтер-офицера запаса — Мирко Зидар-Миле и Никола Гаич-Ниджа. Через два дня офицер приступил к обучению. После первых же упражнений он сказал Алексе:
— Ты, юноша, можешь отдыхать и не ходить на занятия вместе с другими унтер-офицерами. Я уже двадцать лет служу в кавалерии, но до сих пор не встречал кавалериста, которого можно было бы сравнить с тобой. Ты колешь и рубишь, как д’Артаньян, стреляешь, как мексиканец, и сидишь на коне, как казак. Отдыхай и учи солдат. Я за тебя спокоен. Сам бог послал мне тебя.
Землякам Алексы пришлась по душе похвала капитана. Только Ходжич стоял, плотно сжав бледные губы. С тех пор Алекса вместе с поручиком Ходжичем и четырьмя унтер-офицерами обучал солдат. Через десять дней обучение солдат было полностью возложено на плечи Алексы. Ходжич и поручик целыми днями о чём-то разговаривали друг с другом, два строевых унтер-офицера играли в карты, и Миле и Ниджа проводили всё своё время в станице.
В июле пришёл приказ выступать в поход. Отряду сербских добровольцев, в котором, кроме сербов, были словенцы, хорваты, черногорцы, македонцы и даже чехи и венгры, приказали двигаться на юго-запад к тому месту, где немцы прорвали фронт. Алекса был доволен отправкой на фронт и тем, что он будет ближе к Сербии, хотя до неё ещё оставались многие сотни километров. Тоска по Гале только усиливала стремление Алексы скорее вступить в бой. Оно особенно возросло, когда он узнал о зверствах оккупантов над порабощённым народом Сербии.
Отряд добирался до фронта семь дней. Сербский отряд с несколькими батальонами русской пехоты и одним артиллерийским дивизионом должен был оборонять важный участок фронта на берегу Днестра. Здесь, в излучине реки, располагалась хорошо укреплённая высота. Таким образом, оборонительные позиции с трёх сторон окружала вода. С четвёртой стороны был выкопан канал длиной в три километра и шириной в четыре метра. Канал заполнили водой, и высота превратилась в остров. Сразу же за каналом возвышалась насыпь из утрамбованной земли и камней высотой в три с половиной метра. Между каналом и насыпью были вырыты траншеи, занятые пехотой. Артиллерия находилась за насыпью, а кавалерия располагалась в укрытии, готовая, если это будет необходимо, произвести вылазку.
Командующий войсками на этом участке фронта очень обрадовался прибывшему подкреплению. Когда генерал подъехал к отряду, командир добровольцев попросил Алексу:
— Дундич, объясни господину генералу, что мы пришли сюда, чтобы, борясь за русскую землю, бороться и за нашу многострадальную, но непокорённую Сербию. Думаю, этим сказано всё. Пусть располагает нашими жизнями.
Когда Алекса перевёл эти слова, генерал приказал им размещаться в землянках, вырытых на склоне, обращённом к излучине реки.
В середине июля началось наступление противника. Под вечер раздался залп шестидесяти тяжёлых орудий. Огонь продолжался четверть часа. Потом с громкими криками на высоту бросилась огромная масса вражеских солдат. Атака началась. Впереди шли сапёры с повозками, наполненными землёй и камнями. Они должны были засыпать канал в нескольких местах, чтобы дать возможность пехоте приблизиться к окопам. Русская артиллерия и пехота открыли огонь только тогда, когда войска противника приблизились вплотную. Три раза немцы пытались прорвать оборонительные позиции, и трижды их атаки были отбиты.
Алекса, эскадрон которого был в резерве, стоял, несмотря на предостережения товарищей, на земляном валу и наблюдал за полем боя. Немного позже он приказал одному из своих солдат принести русскую винтовку. Взяв винтовку, он лёг на насыпь и начал стрелять. После каждого его выстрела можно было видеть, как падал один из немецких солдат. И русские и сербы ахали от удивления.
— Это не человек! Это сам чёрт, — говорили солдаты и добавляли: — Молодец!
Вскоре снова началась артиллерийская подготовка, а после неё — атака. Противник на этот раз был более осторожным и бросил в бой большие силы. Через десять минут канал в нескольких местах был завален камнями, песком и множеством трупов. Пехота наступала густыми цепями. Теперь уже все кавалеристы по примеру Алексы стали стрелять с насыпи, стремясь помочь своим товарищам в окопах. Немецкие пехотинцы один за другим прорывались сквозь первую линию окопов. Было видно, как находившиеся сзади офицеры, размахивая саблями, гнали их вперёд. Под натиском превосходящих сил русские отошли за насыпь подземными ходами.
