— Позаботься о моем центурионе, — крикнул вдогонку Катон.
— Обязательно, — пообещала икенка. — А ты позаботься о моем нареченном.
Катон оглянулся на гороподобного бритта, гадая, что она имеет в виду.
— Проследи, чтобы он не наделал глупостей, — пояснила Боадика перед тем, как исчезнуть во мраке.
— Хорошо.
Стоя бок о бок, римлянин и икен вслушивались в удалявшийся стук копыт. Когда последний звук заглох в лесной чаще, юноша повернулся к гиганту, не очень-то хорошо понимая, как внушить тому, что среди них двоих он, Катон, теперь главный.
— Нам нужно отдохнуть.
— Да, отдохнуть! — закивал Празутаг. — Хорошо.
И они снова устроились на мягком ложе из устилавшей почву опавшей хвои. Катон плотно закутался в плащ и свернулся клубком, положив голову на руку. Над ним в небольших разрывах между еловыми лапами виднелись звезды, мирно мерцавшие сквозь выдыхаемый им парок. В другое время он, наверное, подивился бы гармоничной красоте мироздания, но сейчас звезды казались ему твердыми и холодными комочками льда. Несмотря на усталость, юноша не мог заснуть: его снедали воспоминания о несчастной Помпонии и ее перепуганном сыне. Как он мог их покинуть?
Когда эти образы таяли, их замещал ужасающий вид ранения, полученного Макроном, и ему оставалось лишь молить богов о спасении своего командира. Катон прослужил в армии достаточно долго для того, чтобы понимать: такие раны обычно смертельны. Строгое, беспристрастное заключение не сулило надежд, но сердцем Катон отказывался верить, что Макрон может умереть. Кто угодно, только не этот вояка. Разве не спасся он прошлым летом после боя в болотах Тамесис? Уж если он тогда выкарабкался, то, надо думать, как-нибудь выживет и сейчас.
Рядом во тьме зашевелился Празутаг.
— Катон.
— Что?
— Завтра мы убиваем друидов. Да?
— Нет. Завтра мы следим за друидами. А сейчас — отдыхать.
Празутаг хмыкнул, но возражать не стал и вскоре, судя по глубокому, равномерному дыханию, заснул крепким сном.
Катон вздохнул. Макрона с ним больше не было, а этот безумный кельт казался сущей обузой. В бою, спору нет, он вел себя героически, но, по глубокому убеждению Катона, при бычьем телосложении обладал мышиными мозгами.
«Забавно все-таки устроена жизнь, — подумал молодой римлянин. — Попробуй-ка что-нибудь в ней улучшить — и растратишь все силы. А вот чтобы ухудшить и без того провальную ситуацию, ты можешь не шевелить даже пальцем».
На следующий день спозаранку Катон с Празутагом, прячась в холодной мокрой траве, подползли к кромке деревьев на гребне холма и осмотрели полого уходящий вниз склон. Никаких признаков друидов, преследовавших их ночью. Тянувшаяся по низине тропа огибала лесистый холм, за которым произошла неудачная попытка освобождения пленных. Воспоминание о ней отозвалось в юноше волной щемящей боли, но он усилием воли выбросил из головы все посторонние мысли и постарался представить себе детали скрытого от его взора ландшафта.
Он знал, что с гребня следующего холма им откроется куда лучший вид на подступы к Великой Крепости, и, подав икенскому воину знак, указал на узкий овраг, заросший густым подлеском с вкраплениями ежевики. При спуске эта растительность могла послужить лазутчикам хорошим укрытием, предоставляя возможность совершить быстрый бросок.
Хотя небо было безоблачным, ясное весеннее солнце давало поутру очень мало тепла. Напряжение, с которым юноша продирался сквозь колючий кустарник, а также страх быть обнаруженным позволяли ему худо-бедно сдерживать дрожь, но как только он оказался в низине и замер, его снова заколотило. Боясь, как бы Празутаг не вообразил, будто он перетрусил, Катон огромным усилием воли подавил спазм озноба и сумел заставить свои конечности не трястись. Не поднимая головы, он осторожно осмотрелся, однако, не считая плавного колыхания травы под порывами легкого ветерка, нигде не угадывалось никакого движения. Празутаг рядом с ним нетерпеливо постукивал пальцами по земле, указывая головой на видневшиеся за тропой деревья.
Катон кивнул в знак согласия, и они оба метнулись через открытое пространство к манящей лесной полумгле. Там, приникнув к земле, юноша настороженно напряг слух, пытаясь понять, заметили их или нет, но стук крови в его ушах заглушал все другие возможные звуки. Он увлек Празутага дальше от лесной опушки под сень плотно смыкавшихся веток. Земля какое-то время шла на подъем, а когда наконец выровнялась, они разом наткнулись на поваленный древесный ствол, густо поросший мхом и лишайниками. Запыхавшийся Катон неожиданно почувствовал сильное головокружение и зашатался. Празутаг удержал его от падения, протянув руку и схватив за плечо.
— Отдохни, римлянин.
— Нет. Я не устал, — солгал Катон.
На самом деле он так обессилел, что валился с ног, но куда хуже усталости его мучил голод. Молодой оптион не ел уже несколько дней, и это давало о себе знать.
— Еда. Нам нужна еда, — просипел он.
— Жди здесь. Я найду, — кивнул Празутаг.
— Хорошо. Но будь осторожен. Никто не должен тебя видеть. Понятно?
— Ага! — буркнул Празутаг, явно считая такого рода предостережения излишними.
— Ну ага так ага, — пробормотал Катон. — Ступай. И поскорей возвращайся.
Махнув на прощание громадной ручищей, Празутаг исчез в лесной чаще. Катон опустился на землю, сел, прислонившись спиной к замшелому стволу, закрыл глаза и некоторое время вдыхал терпкие запахи леса. На какое-то время сознание его очистилось полностью. Он просто сидел, вслушиваясь в заливистое щебетание птах. К птичьему хору порой примешивались сторонние трески и шорохи. В подлеске шныряла какая-то живность, но людских голосов слышно не было, да и затеявшаяся возня быстро стихла. Оказавшись впервые за много месяцев совершенно один, Катон впал в прострацию. Странную, непривычную, с элементами ничем не оправдываемой эйфории, однако это состояние скоро прошло, и его мозг обратился к более пристальному исследованию сложившейся ситуации. Их было четверо. Макрона нет, Боадики тоже. Остались только они с Празутагом. Жизненно важным в их союзе является то, что икенский воин знаком с этой местностью, как и с обычаями друидов. Он даже вроде бы кое-что знает о крепости, где заточили Помпонию с ее сыном.
Образ объятого ужасом и бегущего к матери малыша не давал Катону покоя. Он клял себя, что не ринулся за Аэлием, заметив всадников на дороге. Что с того, что враги уже мчались к повозке? Катон еще мог бы подхватить мальчика и ускакать. Пусть сомнительная, маловероятная, но такая возможность существовала. А значит, существует и вероятность, что Плавт и Веспасиан истолкуют неверно его нежелание рисковать, когда он вернется и обо всем им расскажет. Если вернется. А между тем он, Катон, и так уже весь извелся от угрызений. Ему их достаточно и без косых взглядов тех, кто вдруг решит поставить под сомнение его храбрость.
