Когда в конце лета Александра Сергеевна вернулась к семье, она узнала от Ляли, что три дня тому назад Ленька бежал из города, взяв направление на Питер.
...Пришлось и самому Леньке рассказать о себе. Конечно, он рассказал не все, добрую (или, вернее, недобрую) половину утаил, но его и так слушали, разинув рты...
— Леша, а на какие же деньги ты жил это время? — спросила у него Ляля, когда Ленька кончил свой рассказ.
— Глупая... помолчи, — перебил ее Вася.
Ленька почувствовал, что краснеет. Губы у него запрыгали. Он сам удивился. Ему казалось, что за эти годы он уже разучился краснеть и смущаться.
Александра Сергеевна быстро поднялась и вышла из комнаты.
— Леша! На минутку, — позвала она его.
Он вышел. Она обняла его, крепко поцеловала и сказала на ухо:
— Ведь больше этого не будет, мальчик?
— Чего? — пробормотал Ленька.
— Ты понимаешь, о чем я говорю. Я не хочу тебя осуждать. Я знаю, как много трудного тебе пришлось перенести. Но ведь теперь с этим кончено? Правда?
— Да, — сказал Ленька, прижимаясь к матери. И в первый раз за этот день он выговорил слово, которое уже много лет не произносил вслух. — Да... мамочка, — сказал он задрожавшим голосом.
Она улыбнулась, потрепала его по щеке.
— Не унывай, детка. Все устроится. Скоро начнутся занятия, поступишь в школу, будешь учиться...
— Нет, — сказал Ленька.
— Как? Ты не хочешь учиться?
— Я хочу работать, — сказал Ленька.
...Семья лишь недавно вернулась в Петроград. Квартиру их, как бесхозную, заняли за это время другие люди. Александру Сергеевну с ребятами приютила сестра. Здесь же — в прихожей на старом "казачьем" сундуке устроился и Ленька.
Жить было трудновато. Мать еще нигде не работала, перебивалась случайными уроками. Иногда по вечерам она заменяла знакомую тапершу — играла на пианино в маленьком частном кинематографе на Лиговке.
Ленька искал работу. Вася предложил помочь ему устроиться в той же кондитерской на Вознесенском, где работал он сам. Но Ленька отказался. Он мечтал о другом — о заводе.
Ему запомнилась фраза, сказанная когда-то в Мензелинске покойным Юркой:
— Тебе, Леничка, индустриальная закалка нужна...
О работе у станка, на заводе, он теперь мечтал, как недавно еще мечтал о возвращении в Петроград, а некогда мечтал о кругосветном путешествии, о разбойниках или о побеге на фронт.
Но найти работу в те годы было не так-то просто. Тогда не висели, как нынче, на каждом углу объявления: требуются плотники, требуются маляры, требуются инженеры, требуются подсобные рабочие... В те годы не работа искала человека, а человек искал работу. Страна еще не успела оправиться от жестоких ран, которые нанесли ей империалистическая война и иностранная интервенция. Еще не все заводы и фабрики работали — не хватало сырья, не было топлива. Даже опытные, кадровые рабочие, возвращаясь из армии домой, не сразу находили место. А у Леньки не было никакой специальности, никакой квалификации. И все-таки он не падал духом — искал. Целыми днями он скитался по городу. Он ходил на окраины — за Нарвскую и Московскую заставы, на Пороховые, на Выборгскую сторону. Он побывал на всех известных петроградских заводах — на Путиловском, на "Большевике", на "Красном Выборжце", на "Скороходе"... Он толкался в толпе безработных на Бирже труда, заглядывал в маленькие частные мастерские, в типографии, переплетные, словолитни... Всюду ему говорили одно и то же:
— Мест нет.
А на пути его подстерегало немало соблазнов. И нужно было иметь много мужества, чтобы бороться с ними. Он видел мальчишек, которые стайками вертелись у дверей магазинов, кинематографов и пивных. Опытный глаз его сразу определял профессию этих бледнолицых и чубатых парнишек в полосатых тельняшках и в широченных матросских клешах. Он проходил мимо, не останавливаясь, не желая иметь никаких дел с этими воришками-карманниками. Зажмурившись, он шагал мимо дверей чайных, кофеен и магазинов, откуда заманчиво пахло жареными пирожками, колбасой, пирожными, яблоками и конфетами.
В животе у него постоянно урчало. Дома сидели на пшенной каше и на черном хлебе. Правда, жизнь впроголодь не была ему в диковинку. Но за эти годы Ленька разучился сдерживать себя: сегодня он голодал, завтра подвертывался "случай" и он наедался до отвала, лакомился мороженым и конфетами, ходил в кино, курил дорогие папиросы...
Теперь он курил, потихоньку от матери, махорку или окурки, которые подбирал на улице.
Но главным соблазном были книги. За эти годы мальчик так изголодался по чтению, по печатному слову, что любой обрывок газеты, старый журнал, брошюра приводили его в трепет. Он способен был часами толкаться в галереях Александровского рынка, где в маленьких полуподвальных лавочках торговали букинисты. Рыться в книгах стало для него настоящей страстью. По сравнению с другими вещами, книги были дешевы. Их было много. Но Ленька не мог покупать их, — у него не было денег. Мечтая о работе, он мечтал и о том дне, когда, получив первую получку и вручив матери ровно половину, с другой половиной он явится на рынок и накупит целую кучу книг. Роясь в книжной завали, он откладывал и прятал, засовывая куда-нибудь подальше, в темный угол, те книги, которые он рассчитывал впоследствии купить.
Но пока это были только мечты. И неизвестно было, осуществятся ли они когда-нибудь.
Усталый и голодный возвращался он вечером домой.
Мать ставила на стол ужин, с тревогой посматривала на сына и робко спрашивала:
— Ну как, Лешенька?
— Пока ничего нет, — мрачно отвечал он, наваливаясь на опротивевшую пшенную кашу.
— Ну, что ж... Тем лучше, — утешала его Александра Сергеевна. — Значит, не судьба. Запишем тебя в школу. Будешь учиться.
— Нет, я буду работать, — угрюмо твердил Ленька.
...Был случай, когда он заколебался.
Проходя как-то вечером по Литейному, он остановился у витрины книжного магазина, загляделся и не заметил, как слева от него выросла какая-то фигура. Вдруг его сильно толкнули локтем в бок. Ленька оглянулся. Высокий молодой человек с потрепанным портфельчиком под мышкой, низко наклонившись и близоруко сощурившись, очень внимательно разглядывал на витрине толстую иностранную книгу.
— Вы что? — сказал, опешив, Ленька.
— А ничего, — спокойно и так же не глядя на него, ответил парень. И, наклонившись еще ниже, он по складам прочел: — Фрэнч... арчи-тектз энд скалп-торз... оф тзе... Гм. Это что же такое? Вы по-английски не кумекаете, сэр? Нет? Ах, вот как? Вы и разговаривать не желаете?!
"Сумасшедший", — подумал Ленька.
